— Вот, боже ты мой! Что ж мне теперь на белом свете-то делать? Вы уж хоть посоветуйте, сватушка, или что, — плачется Охрим.
— Что ж я вам, сват, посоветую? Ей-богу, никак ума не приложу. Ступайте разве к Грыцьку Скакуну, тот хоть и не поможет, а добрый совет подаст, — ответил Самийло.
А был тот Грыцик на все село первый мастак и затейник: придумать ли что или смастерить — он вмиг.
Вот приходит Охрим к Грыцьку на двор, а тот как раз во дворе что-то делает.
— Здравствуйте, Грыцик! Бог на помочь!
— Здорово, спасибо, Охрим! Что скажешь?
— Да тут, видите, такое, мол, и такое дело… — и рассказал ему про свою беду.
— Помогите, ради бога, или хоть что посоветуйте, пожалуйста, что делать, а то прямо голову теряю, не знаю, как быть, что и делать; околеет, пожалуй, не сегодня-завтра бедное тягло без сена. Я бы…
— Дать взаймы не берусь, и сам бог весть, как до пастбища дотяну, а посоветовать могу.
Побежал Грыцик в амбар, выносит оттуда зеленые очки.
— Видал когда-нибудь такую штуку?
— Нет.
— И я б не видал, если б не добрые люди. А знаешь, зачем оно?
— Нет, не знаю.
— И я бы не знал, да добрые люди научили, а теперь вот я и тебя научу. Это, вишь, как снаряжали нас (еще как был я в солдатах), конницу, значит это, в поход на турка, то начальство и выдало на каждого коня эти очки и так приказало: «Это вам, ребята, дается на случай, ежели сена в действии коням не хватит; надевай тогда, значит, на коня эти очки, ложи ему соломы, крапивы, колючек, даже тряпок, все будет есть, потому, значит, будет думать, что это перед ним зеленое сено лежит». И что ты думаешь? — так оно и вышло. Не хватило у нас сена, а мы это зеленые очки на глаза коням, — и пошли наши кони есть все, чего ты им ни положишь в ясли. Вот какое чудо сделали эти очки! Так бери их с собой, и сделай и ты так, и поверь, что коняка твоя до пастбища дотянет.
— Эге, оно и правда твоя, а я и не догадался, зачем они, эти очки. Вот оно что значит человек бывалый — все знает. Вот спасибо вам, Грыцик, может, еще и на ту зиму, как доживем, пригодится!
И скорей за очки, и айда домой. Надел коняке на глаза те очки, наложил в ясли всякой всячины и пошел в хату. Томилась, томилась бедная коняка над тем месивом и начала уплетать вовсю, так за ушами и трещит. Поела она все, что было на дворе, даже стоптанные сапоги, драную свитку, и ту сжевала. А там скоро и снег растаял, пошла травка молоденькая. Сказывают иные люди, что клячонку ту видели, как она на лугу выбрыкивала, а другие говорят, да и я так соображаю, что кляча та давно уже попала к живодерам в обмен на перстни да иголки. Вот такая-то история вышла у Охрима с конякой.
Захворал раз какой-то царь и дает указ всем дворянам, всем крестьянам, всем мещанам — к нему собираться и его забавлять, и брехней развлекать, да такой, чтобы в ней и словечка правды не было. Вот дворяне что ни соврут, то из зависти один другому и говорят: «Да какая ж это, мол, брехня, это сущая правда».
Вот и объявился один мужик.
— Я, — говорит, — могу!
— Ну, бреши.
— Вот как жили мы, — говорит, — еще с батькой да хозяйством занимались, так была у нас нива за тридцать верст от села, и уродилась один год пшеница, да такая хорошая, сразу же и поспела и осыпается. А было нас семеро братьев; как пошли мы косить, а хлеба-то и забыли взять, и косили без передышки семь дней и семь ночей, не евши, не пивши; а как подошло воскресенье, мы домой — ужинать. Пришли, а мать и подала нам таких горячих галушек. Уселись мы у порога, а лежал там у нас камень. Как сел я на тот камень, как схватил галушку, а она сквозь меня так и проскочила, да еще и сквозь камень прошла, да еще на семь саженей в землю вошла!
Тут паны и говорят:
— Что ж, — говорят, — это может случиться: семь дней не евши мужик выживет, а что галушка камень пробила, так, может, то был мельничный камень; это, — говорят, — еще не брехня!
Вот зовут его опять назавтра брехни рассказывать.
— Я, — говорит мужик, — как стал сам хозяйничать, все на охоту ходил, а была у меня такая борзая, что я никогда ее не кормил. Вот поехал я раз с ней на охоту, поднял зайца, натравил борзую, а борзая за ним; догнала его и проглотила: только задние ножки видать. Слез я тогда с коня и — к борзой, как засунул ей руку в рот, так и вывернул ее, как рукавицу, а после того еще семь лет с той борзою охотился.
А паны опять:
— Э, — говорят, — это еще не брехня: все это может статься.
Известно, панов зависть берет, как, мол, так — простой мужик, а их перед царем кроет. Начали царя так и этак заговаривать и уверили, что это, мол, правда. Вот идет мужик и на третий день к царю. Царь сидит, а вокруг него все чины, генералы, сенаторы, все. Вот мужик говорит:
— Как хозяйствовали мы с батькой, так вот этот пан взял взаймы у нас сто тысяч, а этот вот пятьдесят, а этот — десять. — Да так всех по именам и называет, и деньги подсчитывает. Царь и спрашивает:
— Ну что, правда?
А панам стыдно признаться, что мужик лучше их соврал, и: «Правда, правда!»
— А коли правда, то и уплатите.
Пришлось им платить. Забрал тот деньги. Да еще и царь ему что-то дал. И пошел себе мужик домой.
Был бедный дед. Собрался он раз и пошел в сельскую управу. Там встретил учителя. А тот учитель курил сигару. Вот дед и говорит ему:
— Курите! Курите!
— Может, и вы бы, дедушка, покурили? — и подал деду сигару.
Спрашивает дед учителя:
— А скажите мне, пане учитель, вот вы сигары курите, а мне не по карману и трубку. Отчего оно так?
— Да я ведь, дидыку, в школе учился, — ответил учитель.
Идет дед домой и думает себе: «Пойду-ка и я завтра в школу».
Наутро приходит дед в школу.
— Что вам, дидыку, надо?
— Да вот в школу пришел.
— Э-э, дидыку, вы маленько запоздали.
— Ну, так прощайте…
На другой день поднялся дед пораньше и идет в школу.
— Что вам, дидыку, надо?
— Да вот пришел в школу пораньше, а то вчера вы сказали, что будто я запоздал.
— Да я, дидыку, не о том вам говорил, что вы поздно пришли, а что вы стары уже.
— Так, так…
Повернулся дед и идет домой. Находит по дороге торбочку. Оглядел ее, не заколдованная ли, а потом взял и пошел домой.
Развязывают они с бабой дома торбочку, да никак открыть не могут. Взяли нож, да и разрезали. Глядь — а в торбочке денег полным-полно…
И живут себе теперь дед с бабой, не горюют. Как-то раз поссорился дед с бабой и ударил бабу по голове.
Рассердилась баба:
— Ты чего меня бьешь? Я тебя проучу, я на тебя в суд подам, что ты торбу с деньгами нашел!
И подала баба на него в суд.
Тягают деда по судам, бьют, а тут и хозяин той торбочки объявился.
Призвали деда на суд. Спрашивает судья:
— Это ты, диду, деньги нашел?
— Я нашел.
— А когда ж ты нашел их?
— Да как в школу ходил.
Поглядел судья на деда, а было ему лет за семьдесят, потом глянул на пана и подумал: «Да как же могут деньги те быть Пановы, если дед нашел их, когда в школу еще ходил?»
И выиграл дед дело.
Шли брехач и подбрехач. Идет брехач через какое-то село. Встречает его пан и спрашивает:
— Ты откуда, мужик?
Он отвечает:
— Я из такого-то села.
— Если ты из этого села, то расскажи, что ваш пан делает, как хлеб уродился у него?
Говорит брехач:
— У нашего пана уродилась такая капуста, что одним листом всю крышу накрыли.
А пан:
— Да разве это может быть?
— Может, прошу пана.
Дал ему пан два цента и пошел.
Идет вскоре после того подбрехач, встречает опять того пана. Спрашивает его пан:
— Ты откуда, мужик?
— Оттуда-то и оттуда.
— Если ты оттуда, то правда ли, что у вашего пана такая уродилась капуста, что одним листом крышу накрыли?
— Той капусты я сам не видал, но встречал, везли качан на мельницу, вал с него обрабатывать.
Идут дальше. Встречает опять брехач пана.
— А откуда ты, мужик?
— Оттуда-то и оттуда.
— Что ж там у вашего пана слыхать?
— Да что ж, пан, уродилась у нашего пана такая гречка, что поехал он на охоту, да и заблудился в той гречке. Уже третий день, как нету.
— Что ты говоришь?!.
— Ей-бо, правда!
И получил он опять от пана два цента.
Идет подбрехач, встречает опять того же самого пана. Пан опять спрашивает:
— Ты откуда?
— Оттуда и оттуда-то.
— А правда, что у вашего пана такая уродилась гречка, что поехал пан на охоту, да и заблудился в ней, — три дня, как уж нету?
— Я вам, пан, не скажу, той гречки я не видал, а вот видел, как цыгане с той гречки пни на угли корчуют.
ПАН КАНЬОВСКИЙ И БАБА ЗОЗУЛЯ
