Эти слова «провинциальному рыцарюшке» очень не понравились. Он сделал ещё шаг и, хотя не схватился за рукоятку меча — но выдвинул ножны вперёд.
— Выбирай слова!
Ойли хотел было ответить, но тут заметил меч.
— Вильгельм! Ты доверил один из клинков Лэйхвойнфьорлламэйра этому… эээ… человеку? Даже не члену своей семьи? Надеюсь, второй меч не подпирает дверь нужника. Ты правда думаешь, что какой-то присяжный рыцарь, пусть даже самый верный, заслуживает подобной чести?
Рыцарь явно полагал, что заслуживает.
— Не «какой-то»! Я сир Оуэн из Бэрритона, третий сын лорда Перри. Человек старого рода, уважаемого по всему северу. И я, если хочешь знать — в прошлом рыцарь понтифика Милто. Один из семидесяти двух паладинов, а это даёт права на многое.
Обычно я держу язык за зубами. Практически всегда держу, потому что платят наёмнику совсем за иное — а от лишних слов только лишние неприятности. На свете мало вещей, которые могут заставить меня ляпнуть что-то, когда следует молчать и глядеть по сторонам. Но вот то, что сказал Оуэн…
— Ты лжёшь.
— Что?!
— Я бы слова не сказал, назовись ты бастрадом короля Горольда. Или скажи, что давеча хером перерубил пополам энта. Поверил бы в байку о том, как ты дал за щеку королеве. Допустим. Но ты сказал, что был одним из паладинов Милто, а это ложь.
Его глаза блеснули в полумраке чертога. Знакомо. Ярость, вот что это, и ярость не от праведного возмущения. Да, мы оба знали: Оуэн никогда не был среди паладинов покойного понтифика. Не грех ещё поверить, что Бирн — действительно последний из Поющих Мечей. Но вот Оуэн точно лгал. Похоже, лгал давно и успешно, сам почти поверил. Поэтому теперь он рассвирепел.
Ну же, говнюк. Что ты сделаешь, а?..
— Довольно! — взвизгнул барон. — Оуэн, не обращай внимания на вонючего бродягу, которого друг моего деда изволил сюда притащить. В последний раз спрашиваю тебя, Ойлимайоллмэйр: чего ты хочешь? Зачем ты явился в Дарвик?
— Ради мечей, Вильгельм.
— Не отдам.
— А я и не прошу отдать их просто так. Хотя мог бы, потому что клинки Лэйхвойнфьорлламэйра не принадлежат тебе, никогда не принадлежали и не будут. Это не наследство. Ни твой отец, ни твой дед не владели ими, и ты знаешь это не хуже меня. Равно как знаешь, почему мечи оказались в Дарвике и почему больше столетия никто не вспоминал об этом. Но сейчас они мне нужны. И настолько, что я готов их купить.
— Купить? Ха! Эти мечи бесценны!
— Да, в том-то и дело. Поэтому никто больше за них и медяка не даст. Кстати, ты рассказал сиру Оуэну, что за оружие он таскает на перевязи? Сомневаюсь. Просто решил позаботиться о своей безопасности, а это понятное желание. Ведь очевидно, что ты боишься энтов, и любой на твоём месте боялся бы. Никаких проблем. Я дам достаточно золота, чтобы нанять хороший отряд: способный защитить если не Дарвик, то хотя бы тебя лично. Но мечи нужны мне, Вильгельм.
— Хера лысого ты получишь. Вали из моего замка!
Ойли тяжело вздохнул.
— Вильгельм… Ты ведёшь себя грубо. Я не терплю грубость, но из огромного уважения к твоим предкам призываю: угомонись. Из меня вышел не лучший друг для прежних властителей Дарвика, однако поверь — враг я просто превосходный. Тебе такой точно не нужен. Не следует со мной ссориться. Хочешь прогнать? Я уйду, конечно. Мечи мне нужны, но не настолько, чтобы доводить дело до беды. Кроме того…
— Оуэн, выведи их!
Присяжный рыцарь ещё только ногу поднял для шага, а я уже оказался между ним и эльфом. Вот теперь Оуэн взялся за рукоятку. И улыбнулся.
— Хочешь дать мне повод, бродяга?
— Нет. Эльф ещё не закончил говорить. А моя работа — обеспечить ему такую возможность.
Иногда моя рожа всё-таки даёт определённые преимущества. Когда я медленно, чтобы резкое движение не восприняли неправильно, стянул с башки капюшон — несчастный телохранитель барона побледнел, аки покойник. Он бы обделался на месте, не грей задницу какой-то древний меч, если я правильно понял разговор.
— Ты… ты что такое?
— Ха. Ты бы прекрасно знал, что я такое, кабы действительно служил понтифику Милто. Но ты не был среди паладинов, никогда не был. Поэтому я тоже не против… получить повод.
— Что за тварь ты привёл в мой чертог?! — барон подался вперёд: вряд ли сумел меня хорошо разглядеть, но хватило и так.
— Сам не знаю, Вильгельм. Это просто наёмник, сопровождающий меня в пути. Можем обсудить интригующую загадку его природы в застольной беседе, как только покончим с делом. Просто отдай мне мечи, и инцидент будет исчерпан. Кстати, Гор, эти увещевания касаются и тебя. Не имею понятия, почему тебя так заботит, кто называется паладином покойного Милто в северной глуши. Это разумно обсудить позднее, в менее напряжённой обстановке. А ты верно заметил, что сейчас работаешь на меня. И твой наниматель меньше всего на свете хочет кровопролития в этом зале.
Ойли был прав. Я повёл себя непрофессионально и без нужды осложнил ситуацию. К сожалению, у всех есть слабые точки: даже у меня. Я давно толком не чувствую боли и жара, равнодушен к холоду, жру и пью не чаще змеи. Но есть вещи, способные пронять.
— Убирайтесь. Из. Моего. Замка!
— Это твоё окончательное решение?
— Окончательное!
— Хорошо. Мы уходим. Наслаждайся жизнью, Вильгельм, пока есть возможность: как говорил твой дед, «удача — миг, несчастье — рок».
Мы бы так и ушли несолоно хлебавши. Однако барон ещё не сказал Ойли всё, что хотел. Когда два худосочных стражника уже отворяли двери, он прокричал нам вслед:
— И не смей возвращаться! Я не желаю тебя видеть и вообще не хочу смрада эльфятины в моём замке! Это ваши навели на нас лесных тварей! Ты и теперь привёл с собой нечестивого выродка! Проклятое племя, отцы всех зол!
Никогда эльфы не были ровней людям в королевстве Горольда. Даже мэйрами, знатнейшими из них, иной раз могли так вот подтереться. Однако… Ойли замер в дверях. Ответил барону, не оборачиваясь: холодно, сухо, не слишком громко — но так, чтобы все отлично услышали.
— Вильгельм, я готов стерпеть неуважение к себе лично. И твой отказ тоже. Ты не унаследовал ни красоты матери, ни отваги отца, ни мудрости деда — грешно на такого человека обижаться. Но не смей, даже не думай оскорблять мой народ. Возьми свои слова назад.
— Пошёл в задницу! Пошёл ты, и пошёл каждый из эльфов туда же!
Я хорошо запомнил разговор в таверне и сразу догадался: вот теперь ничем хорошим ситуация не закончится. Впрочем, как сказать… я не люблю болтовню. Предпочитаю действовать. А когда эльф наконец подал знак — настало время именно для этого.
Первым делом я схватился за кинжал, который прятал в рукаве. Метнул его в ту местную харю, что была ближе. Завертелось…
***
Мы спускались к берегу — туда, где лошади могут перейти реку Кирн вброд, если верить эльфу. А не верить ему оснований не было. Под копытами коней трещал тонкий лёд, которым покрылись лужицы. Шум Дарвика, половина которого наверняка захвачена беженцами, а половина должна была к этому времени выгореть, остался далеко позади.
— А ты, эльф, силён. — разговор снова начал Бирн. — Теперь не пойму: зачем тебе охрана, да ещё за такие деньжищи?
Подобная мыслишка и у меня промелькнула. Ойли вопрос не смутил, но и подробно отвечать он не стал.
— Энты гораздо опаснее кучки стражников и горе-рыцаря. У тебя нет вопросов поинтереснее? Например, насчёт этих мечей?
Мечи, которые эльф пытался получить у барона по-хорошему, болтались теперь на наших с Бирном поясах. Я не удивился, что Ойли решил обойтись без древнего клинка. Во-первых, в чертоге эльф и магией прекрасно обошёлся. Во-вторых, при нём имелся другой меч, работы весьма изящной, и я был готов об заклад биться: это тоже отнюдь не простое оружие.
— Хорошо, насчёт мечей… я так понимаю, ими сподручно мочить энтов?
— Ими, как ты изволил выразиться, «сподручно мочить» кого угодно. Это не просто острые железяки: мечам Лэйхвойнфьорлламэйра по тысяче лет. И те, кто их ковал, использовали заклинания, даже мне недоступные. Очень старая и очень могучая магия.
