Он уже понял, что тирания, опирающаяся только на силу, долго не продержится. Поэтому сразу после окончания войны он бросил со своими братьями жребий, чтобы поделить между ними троими небеса, воды и подземный мир. Было решено, что поверхностью земли все боги будут владеть сообща. Небеса, а значит, и верховную власть, вершительницы судеб отдали Зевсу. Посейдон получил власть над водами, а Аид – подземное царство.
Не остались без дела и сестры Зевса. Деметра занималась теперь посевами и урожаем, Гера стала покровительницей брачных уз, а еще они вдвоем заботились о матерях. Гестия, давшая обет целомудрия, охраняла очаг, находившийся в центре каждого жилища, и тот разгорался ярче всего, когда огонь в нем поддерживали девы, не вкусившие плотской любви.
Еще Зевсу необходимо было решить, как поступить с титанами, заключенными в Тартаре. Те, кого Зевс счел неисправимыми, либо остались томиться там, либо были подняты на поверхность и приставлены к делам, которых сами боги чурались. Атласу приказали держать на плечах Небо, чтобы то не навалилось снова на Землю: хоть и оскопленное серпом Крона, оно по-прежнему льнуло к мягкой и теплой Земле и, если ему не помешать, могло снова лечь на нее тяжкой ношей.
Кого-то из титанов пришлось вернуть к делам, которыми они занимались до войны, – иначе, как осознал Зевс, мир разладится. Гелиос и Селена вновь стали путешествовать по небосводу днем и ночью, чтобы земля не лишилась света. Кому-то из титанов в благодарность за поддержку Зевс нашел новые занятия – более почетные, чем прежде. Рея помогала Деметре и Гере печься о матерях. Фемида и ее сын Прометей, дававшие Зевсу советы во время войны, остались его советниками.
Река Стикс, петлявшая по подземному царству, в войне не участвовала, но теперь, по наущению своего отца Океана, обратилась к Зевсу и предложила послужить ему. Тогда Зевс повелел, чтобы ее водами боги клялись, давая самые торжественные обеты. Любой из богов, нарушивший такой обет, на год забывался сном без сновидений и еще девять лет не мог пировать на Олимпе.
Самое почетное дело досталось Гекате. Зевс наделил ее частичной властью над землей, водами и небесами, а также назначил решать, достигнут ли ушей богов молитвы смертных. Без ее помощи ни один человек отныне не мог заручиться благословением свыше. Рыбак мог взывать к Посейдону, а мать – к Гере, но, если они не упоминали при этом Гекату, их мольбы никто не слышал.
Не обошел Зевс почестями и Метиду, потому что именно она задумала и осуществила уловку, вынудившую Крона изрыгнуть сестер и братьев Зевса. Впрочем, Зевса восхищал в Метиде не только ум, поэтому он решил сделать ее своей женой. Вскоре Зевс уже с нетерпением ожидал, когда появится на свет их, безусловно, весьма незаурядный первенец.
Однако на середине срока к Зевсу пришли Земля и Небо с тревожным пророчеством. Первое дитя Метиды, сообщили они, сможет тягаться силой с Зевсом и мудростью с Метидой, но дитя это окажется дочерью, а значит, угрозу для отцовской власти представлять не будет. Вторым же у них родится сын – неистовый и непокорный, которому судьбой предназначено свергнуть отца.
Зевс обеспокоился. Прекрасно себя зная, он не сомневался: едва Метида оправится от родов, он снова окажется на ее ложе, а любовь между богами редко оказывается бесплодной, об этом он тоже был отлично осведомлен. Значит, недалек тот час, когда будет зачат опасный для него наследник, – поэтому Зевс скрепя сердце решил избавиться от Метиды немедленно и бесповоротно. Тщательно все обдумав, он вознамерился обратить против жены ее же силу.
Превращаться в животных, растения и многое другое умели все боги, но Метида обладала особым талантом к метаморфозам и гордилась им. Однажды Зевс решил вроде бы в шутку испытать ее: дескать, он знает, во что она точно никогда не сможет превратиться. Метида, несмотря на всю свою мудрость, простодушно клюнула на эту наживку.
Сперва Зевс велел ей обернуться львицей, и она это с легкостью исполнила. Потом гигантским кальмаром, который бился и задыхался на пыльной земле. Потом дубом, подпирающим небеса. Потом лугом под кружевным покрывалом асфоделей. Потом пылающим костром, взметающим в небо искры.
Тут Зевс спохватился:
– Ах, Метида, дорогая! Я только сейчас понял, что прошу тебя превращаться в какие-то громадины. Конечно, тебе это ничего не стоит. А вот сжаться во что-то крошечное, ничтожное, едва заметное, ты вряд ли сумеешь.
– А ты проверь! – фыркнула уязвленная Метида.
– Стань бабочкой! – предложил Зевс.
Метида закрыла глаза, наморщила лоб, и – фьють! – ее уже нет, а на запястье Зевса сидит прелестная бабочка, подрагивая тонкими крыльями в пурпурных сполохах. Зевс поднес руку к губам, Метида думала – для нежного поцелуя. Но не успела она опомниться, как язык Зевса выстрелил, словно у лягушки, и втянул ее в рот. Прокатившись кувырком по ущелью пищевода, она погрузилась в нектар, который Зевс пил с утра, и почувствовала, как сотрясается от хохота живот ее мужа.
Метида вертелась и крутилась, но теснота не давала ей превратиться во что-то покрупнее и вырваться на свободу. Она оказалась в ловушке, заточенная в животе Зевса так же надежно, как были заточены его братья и сестры в животе Крона. Вот только у нее не осталось снаружи никого, кто бы ее вызволил, как она в свое время помогла вызволить их.
Второй женой Зевса стала Фемида. Но потом он оставил ее и взял третьей и последней женой свою сестру Геру. Это, впрочем, не значит, что он завязал с любовными похождениями.
В перерыве между второй и третьей женитьбой Зевс соблазнил свою сестру Деметру, чьи золотые кудри были подобны пшеничному полю, по которому гуляет ветер. Брат с сестрой обратились змеями и, сплетясь под землей, совокупились среди зерен, из которых вот-вот должна была проклюнуться новая жизнь. Девять месяцев спустя у Деметры родилась Персефона.
Всю свою горячую любовь изливала Деметра на единственную дочь. Они были почти неразлучны, а когда все же разлучались, одной стоило только позвать, чтобы вторая моментально очутилась рядом, как бы далеко ни была.
Но кое-чем Персефона предпочитала заниматься с подругами. Например, собирать цветы – дело, которое в любом случае обычно поручалось дочерям. Цветы использовались для готовки и в лекарственных целях, поэтому их необходимо было в нужное время собрать, высушить и держать под рукой. В отличие от матери-хозяйки, которой хватало других хлопот, мешавших выбраться на луг в пору цветения, девушек ничем важным и неотложным не обременяли, и их домашние обязанности вполне могли подождать. А еще дочерей отправляли собирать цветы, чтобы девушки успели нагуляться – насладиться свободой и солнцем, пока на них не давит груз взрослых забот. Предполагалось, что когда-нибудь каждая выйдет замуж и родит, но в статусе жены и матери она уже редко будет покидать дом, а ее уделом станет вынашивать детей, кормить голодных ребятишек и ткать на станке. Девушка, которой дали насладиться свободой до брака, будет более примерной женой и матерью – так, по крайней мере, считалось в народе.
И хотя боги, разумеется, в лечении не нуждались и работали, только если сами хотели, они тоже считали полезным отправлять дочерей на луга, пока девушки еще молоды. Больше всего юным богиням нравился луг в тени Олимпа. Там в изобилии росли цветы всех времен года – крокусы, ирисы, фиалки, гиацинты, розы и лилии.
Однажды Земля вырастила там цветок, который возвышался над всеми остальными и затмевал их красотой – это был великолепный нарцисс, у которого над одной луковицей распустилась сразу сотня цветов. Он источал чудесный аромат, которым невозможно было не восторгаться.
Персефона, отделившись от подруг, пошла искать, откуда исходит волшебное благоухание. Но когда она протянула руку к нарциссу, земля перед ней разверзлась, и из расщелины прянула галопом четверка черных, как обсидиан, коней, тянувших золотую колесницу, которой правил Аид, повелитель подземного царства.
Бледной, но могучей рукой Аид обхватил Персефону за талию и затащил в колесницу. Его огромные пальцы впились в нежную кожу, оставляя синяки, которые вскоре приобретут иссиня-черный трупный оттенок. Еще не одну
