Так вот вы — молодые, ничего не знаете.
А я много прожил, всего повидал.
В одном Могилеве раз сто побывал
Да и за Могилев езжал.
В Херсон плоты гонять пришлось,
А оттуда и пешком ходить довелось —
И это за три тысячи верст!
Денег на железную дорогу не было.
Хоть и удастся какую копейку подстрелить,
Так все одно ее нужда нести домой велит.
Хотите вы знать, как мы на барщине
служили?
Расскажу:
С мужиком, что хотели, то и делали. Войтов при панском дворе человек десять было. Провинится мужик — его секут. Однажды войты нажаловались пану, что один мужик пшеницу крадет. Привели беднягу на конюшню.
— Ложись, — говорят.
И давай сечь в две руки. А третий войт стоит да розги в соленой воде мочит.
Не признался мужик.
Привели жену Гарпину. Она с животом ходила и собиралась уже родить. Попробовали положить ее на лавку — ничего не получается. Тогда пан приказывает принести большой ушат. Вот и положили бабу животом на этот ушат. Один держит за голову, другой за ноги.
— Плачет, бедная, надрывается. Секли ее до тех пор, пока кровью не изошла.
Розог на дворе всегда лежало много, секи хоть без отдыха.
Однажды пан Василий Малиновский проиграл в карты пану Турчанину три деревни — Цупарь, Малые и Большие Козловичи. И тот не лучше был. Мне уже лет двадцать пять было, когда крестьян «освобождали». В то время в Козловичах землю делили, а я цепь за землемером таскал. Знаю, как крестьянина с паном делили: пану самую хорошую землю отдали, а нам — пески да болота. А платить за нее нужно было, как за пахотную землю.
Пока от казны не отделались, давали взятку и волостному старшине, и писарю, и его помощнику, и старосте, и сотскому, и десятскому. И попы вместе с ними семь шкур драли с мужика.
Был у нас попом Рашкевич. Ну и голосина же у него был! Как запоет, аж вся церковь трещит. А пьяница! Напьется и вместо часослова по заслонке читает. Вот женился я и пришел к попу Рашкевичу:
— Повенчай, батюшка.
— Три рубля, Николка.
— Дорого, батюшка.
— Ну, два давай. Только потом придешь денек попашешь.
А тогда за два рубля целый месяц работать в имение ходили. За день платил пан всего десять копеек. Войты и все панские подлизы на своей земле богатели, а мы снова на пана работать пошли. Куда денешься! Есть что-то нужно. Каждый хотел крестьянина обмануть, да за его счет поживиться.
Жили паны на широкую ногу, а с мужика последнее тянули.
Ой, ой, ой, горька была жизнь, пусть ее смолой высмолит!
Теперь, дети, чего вам не достает! Трудитесь только! Житье стало хорошее — это нам большевики дали его.
Жил я при царе в горе да в беде, за свои семьдесят пять лет знал я много бед. Жил под панским ярмом, работал в поле до седьмого поту, а дети хлеба не ели в охоту. Палкой пан меня бил, жену до вечера на поле держал, пощады от пана я не знал. Как подати собирали, нас палками избивали. Мы у бога избавленья искали, да так его и не узнали.
Стало жить в моей хате горько: нету детям хлеба ни корки. К пану не пойдешь проситься, к нему не приступиться. Скинул я шапку, стал на колено, а пан берется за полено. Пан меня из хаты толкает, моего горя не знает.
— Ты, — говорит, — как под плотом поживешь, так и плату принесешь.
Поп бедняку не помогает, попу все не хватает: владыко сам рад драть с бедного лыко.
Но довольно нам гнет терпеть, больше пайам и попам на нашей шее не сидеть. Отошло, минуло горе, панов из их поместий мы повыгоняли, сами вольно жить стали. Стала веселой моя семья, дети в школу идут, их наукам учат, подрастут и работу получат. В колхозе я живу богато и, не глядя на старость свою, в колхозе я первый ударник. И уж не тужу, заработал я много хлеба, не жду избавленья от неба.
Пароход плывет Мимо пристани,
Мы на фронт идем Коммунистами.
Вышла бабка провожать
В армию с иконами.
Иди, бабка, лучше спать,
Мы — с красными знаменами!
Бога нет, царя не надо,
Мы с Советом проживем,
У нас есть товарищ Ленин,
По его стопам пойдем.
Нас не горбят баре боле,
Не колотит становой,
Мы в республике, на воле,
Мы в коммуне трудовой.
* *
*
На горе стоит береза,
Под горою стоит дуб.
Раньше мы ходили в церковь,
А теперь мы ходим в клуб.
Не форси, форсун, часами,
Я тобой не дорожу,
Ты венчаться хочешь в церкви,
А я в церковь не хожу.
252
Мое сердце приуныло,
С милым я рассталася:
В церковь звал меня венчаться,
А я отказалася.
Батька любит покричать,
Чтоб нас в церкви обвенчать.
А я батюшке в ответ —
Отвези меня в Совет.
Не брани меня, мамаша,
Не ругай меня, отец,
Что я в церкви не венчалась,
А ходила в сельсовет.
Коммуниста полюбить —
Надо перемениться:
Крест, цепочку не носить,
Богу не молиться.
Комсомольца полюбила,
Сразу изменилася:
Больше в церковь не ходила,
Богу не молилася.
Воскресенье подошло,
Не пойду молиться. «
Нам сказал товарищ Ленин:
«Надо вам учиться».
Не хожу я нынче в церковь,
Мне там делать нечего.
Я хожу в избу-читальню,
Там читаю вечером.
Не ругай меня, мамаша,
Что я в церковь не хожу,
Потому что в клубе нашем
Пользы больше нахожу.
Меня маменька ругала,
Что я богу не молюсь.
А я маменьке сказала:
«В комсомолки запишусь».
Что нам Влас, что нам Спас,
Что нам богородица,
Мы обходимся без вас,
А урожаи водятся.
На колхозные поля
Подивиться мило.
В чудеса не верю я,
А богат на диво.
Как родной Ильич учил,
Так народ и поступил:
Прогнал пана, кулака,
Урядника и попа.
Звала церковь нас молиться,
За землицу всем кориться:
И подпанку, и царю,
И жандарму-главарю.
Раньше слушали шептуху,
Верили словам попов,
Перед земским гнули спину,
Щучились у кулаков.
Поп с Деникиным братался
