Таричек! — Тами округлила глаза. — А как это тебя угораздило? На вашей тихой улице...
— А она, сколько себя помню, и была насчет этого спокойная и тихая, — не без грусти о прошлой беспечальной жизни сказал Тарик. — Но вот нежданно-негаданно...
Его словно прорвало: порой излишне торопясь и горячась, порой перескакивая с одного на другое, он выложил все. Как оказалось, что он может видеть в небе колдовские цветы баралейника. Как по соседству появилась милейшая обаятельная старушка, как ночью она в облике пантерки заявилась за бляшкой (и о находке бляшки в Серой Крепости), как вышло, что она лишилась уха, и что было потом. Рассказал о погибшем орешнике, о мертвых голубях, о встрече старухи в порту с моряком, о том, как Дальперик проследил ее до Кружевной, а потом и до тридцать девятого нумера на улице Серебряного Волка. Все рассказал. И о внезапно открывшемся у него умении делать стены невидимыми и наблюдать, что делается и что говорится внутри... Об одном только умолчал: как подглядывал за родителями в спальне — стыдноватым показалось в таком признаваться. Тами слушала едва ли не завороженно, ни разу не перебила
и не задала ни одного вопроса, так что рассказ лился легко, как быстрый ручей, без запинки.
— Вот такие дела стали твориться на нашей улице, — сказал Тарик. — Ну а на Плясовой ты была самолично. Я шел к тебе уже потемну, но уверен: цветок баралейника все еще над ней висит и еще пару дней висеть будет... Что скажешь?
— Дай подумать... — протянула Тами с озабоченным лицом.
Нельзя сказать, что она погрузилась в раздумья так уж надолго, но
заняли они не минутку и не две. Чтобы ей не мешать, Тарик старательно смотрел в сторону на высокое спокойное пламя свечи. Правду писали в какой-то книжке, что это зрелище чуточку завораживает. Ему было покойно и легко, словно вышел из церкви после очищения души, — он больше не держал это в себе, избавился от тяжкой ноши, к тому же Тами, оказалось, кое-что в этом понимала...
— Ну что же... — произнесла наконец Тами, и Тарик нетерпеливо повернулся к ней. — Вот, значит, какие дела тут потаенно творятся... Очень любопытно было бы посмотреть твой кинжал, это наверняка гэлэнч, ты его очень точно описал...
— Хоть завтра, — обрадованно сказал Тарик. — Значит, тот, у кого брат кинжал... забрал, был тоже кабораль?
— Вот это совсем необязательно, — сказала Тами. — Мог просто где-то раздобыть обычным образом и носить, не зная, что у него на поясе. Такое бывало. А может, и кабораль — они не только в Гаральяне есть... Что ты вскинулся?
— Да только сейчас вспомнил... У Канга в «Серебряной дороге» самый натуральный кабораль есть, только там он зовется кобар...
— А он берет деньги за свою работу?
— Нет, что ты, — сказал Тарик. — Наоборот, он часто повторяет, что уничтожает нечисть по велению души и брать за это деньги грешно.
— Тогда Стайвен Канг — верхогляд, — сказала Тами уверенно. — Что-то немножко слышал, но не копал глубоко. По велению души действует как раз кабораль, не возьмет и медного гроша. А кобар как раз и старается ради денег, иногда больших. Это совсем не означает, что к нему относятся плохо и считают его ниже и хуже кабораля: принято думать, что любое изничтожение нечистой силы — благое дело, какие бы побуждения человеком ни двигали. Ладно, это сейчас и неважно. Значит, у тебя по соседству живет ведьма... Ты не думал, что это она все устроила? Все, после чего появлялся в небе цветок баралейника?
— Еще как думал, — сказал Тарик. — Очень уж примечательно, не похоже на совпадение: едва она появилась, начались напасти. И вот что еще... Если взглянуть шире, все это не принесло большого вреда. Дядюшка Ратим выправится, хотя ему придется тяжеленько: он не стал, хоть и предлагали, записывать голубей в обережном доме. Сказал, что птицеводством он занимается лет тридцать, и никаких летучих хворей не случалось. А если какая все же объявится, он опытным глазом быстренько определит больных птичек и примет нужные меры. А обережникам за запись каждый год нужно платить. Он не предвидел черного колдовства, да и кто бы о нем думал? Последний раз у нас ведьма завелась, когда мои родители еще Малышами были! Плясовая... Очень грустно, что погибли два человека и несколько покалечились, но это не ужасный вред. В церкви не случилось пожара, какой иногда бывает от молний, только сбило Символ Создателя и разметало немного черепицы. Говорят, уже завтра починят. Ну а орешник — вовсе уж мелкая пакость. А вот зачем она прицепилась к этой бляшке — этого в толк не возьму. У тебя нет догадок?
— Никаких, — пожала Тами круглыми обнаженными плечами. — Что-то кажется мне, что бляшка тут как бы в стороне, можно отложить на потом...
— Мне вот тоже так кажется, — кивнул Тарик. — Как-то бляшка не сочетается со всем остальным. Нет, конечно, бляшка ей очень нужна, раз она обещает кучу золота — и, очень похоже, настоящего, хочет уладить дело миром, потому что силком забрать или выкрасть почему-то не может. Но это не самое важное. Ежели она не остановится, может учинить пакость и посерьезнее. А она не остановится. Я читал в одной умной книге: ведьмы частенько
вынуждены пакостить. Как-то так они устроены. Зло их переполняет, как огородную бочку при ливне, и, если они его куда-нибудь не сбросят, их начнет страшно корежить, даже по стенам и потолку крутить. В деревне им легче: могут уйти в чащобу и свалить пару деревьев, рыбу в озере уморить, забор соседский повалить, валун на пустоши передвинуть на худой конец, да много чего еще. А в городе им тяжелее приходится, некуда злую силу сбросить. Вот и хватаются за первое, что подвернется. Толковая книга. Называется...
— «Трактат о нечистой силе», — просто сказала Тами. — Я читала, а что?
— Ты?! — Тарик уставился на нее в нешуточном изумлении.
— Ну да.
