нужно искать общественно-исторические корни усиленно развивавшегося в XVII–XVIII веках народного безверия.
Эти общественно-исторические обстоятельства сильно содействовали росту и распространению не только антипоповского, но и антирелигиозного творчества восточнославянских народов. Причем, важно отметить, что, начиная с этого времени, все больше и больше антипоповское творчество выражало не только неприязнь к духовенству и официальной церкви, но и зревшую у передовой части народа ненависть и недоверие к библейским сказкам о боге и святых.
Несмотря на преследования и усиливавшиеся репрессии против антиклерикального и антирелигиозного устного народного творчества, оно все же не поддавалось контролю духовенства и самодержавия и распространялось и развивалось среди народных масс, подвергаясь довольно часто творческим литературным переделкам со стороны демократических писателей.
До нас дошла значительная часть этого в высшей мере важного народного творчества как в устном бытовании, так и в рукописных и печатных сборниках. В сборнике П. К. Симони «Старинные сборники русских пословиц, поговорок, загадок и пр. XVII–XVIII ст.», вып. I–II, СПБ, 1899, в анонимном сборнике «4291 древняя российская пословица», М., 1787, и в ряде русских, украинских и белорусских фольклорных сборников XVIII–XIX веков, а также в литературных произведениях XVII–XVIII веков сохранились многочисленные антипоповские и антирелигиозные произведения. Вот как говорил народ в то время о церкви, духовенстве, о боге и святых: «Из одного дерева икона и лопата», «Какие тут святки, когда лупят податки», «И святые имеют свои бородавки», «Не все то Перун, что с Рима гремит», «Ксендз говорит: «Подай, боже, что высоко, а что низко, то я сам возьму»», «Монастырщина что барщина», «Земля любит навоз, а поп поднос», «Где завыли, тут попы были» и пр.
Имеется много сатирических антиклерикальных и антирелигиозных сказок, связанных своим содержанием с общественными событиями XVII–XVIII веков. Такова белорусская сказка «Как Никола и Петр лошадей на Украине покупали», в которой святые рисуются пьяницами, ворами и обманщиками. В белорусской сказке «Лиса-католичка» очень остроумно обличается хитрость и коварство ксендзов, нагло обманывавших белорусский народ. Аналогичных антикатолических сказок в белорусском и украинском фольклоре очень много: «Пан готов пойти в ад, лишь бы с панами быть», «Исповедь шляхтича», «О том, как ксендзы вылечились» и др. Как видно, они появились в период массового насильственного обращения белорусов и украинцев в католическую веру в XVI–XVII веках.
На основе народного антирелигиозного творчества уже в XVII веке появилось довольно много сатирических сказаний, повестей, интермедий и других литературных произведений. Царское правительство и высшее духовенство вели постоянно жестокую борьбу с «богохулами», «лицедеями», скоморохами, с их «бесовскими песнями» и «смехотворением». Как пишет В. П. Адрианова-Перетц, эта борьба резко усилилась в «мятежный» XVII век: с середины XVII века посыпались один за другим запретительные указы «в города и уезды» с требованием беспощадной кары носителей и распространителей этого «бесовского творчества» [31].
Одним из таких произведений народных «сквернословцев и глумотворцев» и является анонимная сатирическая повесть середины XVII века «Служба кабаку» (или «Кабацкий праздник»). Это произведение, возникшее на народной основе, дается в виде пародии на церковную службу, посвященную «мученику»-пьянице. «В «Службе кабаку» в форме богослужения, с широким цитированием священных книг изображается праздник «…трех слепителей вина, пива и меда, христианских лупителей и человеческих разумов пустотворцев» [32].
Это острый политический памфлет на царское правительство, усиленно насаждавшее в XVII веке кабаки на Руси, чтобы легче было сбывать «казенку» (водку) и грабить и без того нищих мужиков. Его «богослужебная» пародийная форма с многочисленными цитатами из церковных книг направляет этот памфлет и против другого социального зла — религии и духовенства, освящавшего и укреплявшего царское помещичье-крепостническое государство.
В другом сатирическом произведении, «Калязинская челобитная», относящемся к началу XVIII века, беспощадно обличаются морально разложившиеся, спившиеся обитатели монастыря. Пьяницы-монахи подают челобитную архиепископу на своего «архимарита» (архимандрита), который «забыл страх божий и иноческое обещание» и требует от богомольцев посещения богослужения и выполнения монастырского устава.
«А мы, богомольцы твои, в то время круг ведра с пивом без порток в кельях сидим, около ведра ходя, правило говорим, не успеть нам, богомольцам твоим, келейного правила исправить, из ведра пива испорознить, не то, что к церкве часто ходить и в книги говорить… А коли мы, богомольцы твои, за правилом к вечеру утрудимся, до полуночи у пивного ведра засидимся и на утро встать не можем, где клобук с мантиею, не вспомним, и тогда мы немножко умедлим и к девятой песни поспеем, а иные к росходному началу» [33].
Глубоко права В. П. Адрианова-Перетц, утверждая:
«Такое гротескное изображение жизни по монастырскому уставу, хотя и данное через восприятия пьянствующих монахов, наводит на мысль, что автор «Калязинской челобитной» был уже достаточно затронут тем вольномыслием, которое в XVII веке порождало антиклерикальные и даже антирелигиозные настроения» [34].
В таком же сатирическом тоне обличается духовенство и в «Сказании о попе Саве» («Сказание о попе Саве и о великой его славе»), которое относится к XVII веку. Поп Сава рисуется не только горьким пропойцей, но и грабителем народа. Он сманивает к себе верующих и обирает их до последней рубашки.
Представляет особый интерес для изучения антирелигиозных воззрений народа «Сказание о куре и лисице» (XVII век). Это замечательное сказание имеется не только в письменных, но и в устных вариантах, что свидетельствует о его глубокой народности. В аллегорическом образе лисицы явственно выступает поп-исповедник. Автор «Сказания» не случайно заставляет лисицу говорить языком церковников. «Смиренная» и «набожная» лисица зовет неразумного кура спуститься с дерева на землю, послушать «душеполезная словеса» и спасти свою душу. Как только одураченный кур попадает в «кохти» лисицы, она сбрасывает с себя маску благочестия и смирения.
«А я теперь сама галадна, хочу я тебя скушать, чтоб мне с тебя здравой быть… И тако сконча живот куру». Сказочная хитрость и жадность лисы переносится здесь на духовенство, которое, как говорит народная пословица, служит «не для Иисуса, а для хлеба куса». В этих произведениях глубоко раскрывается классовая сущность религии.
Об ироническом отношении передовых сил народа к библейским сказкам о боге и святых, о рае и аде свидетельствует и «Повесть о бражнике». Появление этой повести историки литературы относят к концу XVIII века, но ее сюжет с небольшим изменением мы находим и в старинных русских и белорусских сказках, что позволяет предполагать о более древнем ее происхождении. В повести, как и в народных сказках, сатирически остро высмеивается библейское учение о рае. Очень близка к народным сатирическим антиклерикальным сказкам «Повесть о Карпе Сутулове» (XVII век).
Приведенные выше народные и литературные антиклерикальные и антирелигиозные произведения, возникшие на фольклорной
