бы на цепи безвылазно. И на взрослых и на детей кидается, кое-кого покусала...
— Рыжая такая, один бок облезлый, и ухо висит?
— Знаешь уже?
— Имела несчастье свести знакомство, — засмеялась Тами. — Позавчера, когда я шла из лавки, увязалась за мной, рычит и дергается так, что непонятно: то ли сейчас цапнет сзади за ногу, то ли обойдется. Я собак не боюсь, просто напрягает... Она за мной до калитки бежала, а потом Лютый к забору подскочил, рявкнул раз, и ее как ветром сдуло...
— Ну, вообще-то это он, — сказал Тарик. — Только у него такой паскудный норов, что, когда колобродят собачьи свадьбы, его невесты прогоняют, так что потомства у него точно нету, и ладушки. А бок такой оттого, что его тетушка Нимоди кипятком ошпарила, когда он возле ее палисадника на Малышей бросаться начал и одного даже ухватил за плечо до синяка, но хоть не до крови. Словом, у нас только трое вредных, а если с собакой — четыре... — Он чуточку помрачнел. — Правда, объявились теперь старая ведьма и Аптекарь,
но они пришлые, так что не считаются. В сравнении с этими незваными гостями наши вредины — поросячий смех... Ну, вот неза-метненько и дошли, тут все купаются, пока вода теплая, а сейчас ее и солнышком с утра прогрело...
Тарик уверенно свернул с тропинки в довольно густой сосновый лес немалого поперечника — тот вдоль речного берега протянулся майлы на две, не меньше. Благостное было место, особенно в эту пору: густые кроны, сейчас пронизанные солнцем, смыкались высоко над головами натуральным шатром, приятно пахло смолой и живыми иглами, под ногами лежал толстый ковер пожелтевших опавших иголок, и в нем таилось несметное множество грибов — надо только уметь их искать, а найдя, аккуратненько срезать ножичком, иначе можно от видевших это и по роже получить. Главное, стволы покрыты множеством коротких, глубоко вырезанных надписей: имя парня — сверху, девушки — снизу, как ей и полагается в жизни на грешной земле (фантазийные ухватки, одну из которых Тарик испытал прошлой ночью, не в счет). Часто под именами изображены скрещенные перья Птицы Инотали — как заведено, в виде двух овальчиков с короткими палочками. Одни надписи почти неразличимы, другие превратились в глубокие прорези, третьи свеженькие, истекающие прозрачно-желтыми каплями смолы. Большинство надписей сделаны на уровне глаз, но есть и повыше, а вон слева, смотри-ка — некий ухарь, к восторгу своей девушки, вскарабкался по голому толстому стволу в три обхвата и выше двух человеческих ростов к нижним сучьям и там отметился именами с перьями — должно быть, радостью после свершившегося кипел до ушей...
Невероятно выносливые сосны: не одну сотню лет их украшают незатейливо, а им хоть бы что, ни одна не засохла. Поговаривают, что без покровительства Птицы Инотали тут не обошлось. Где-то тут есть надпись, вырезанная папаней и украшенная перьями, а вот Тарик год назад все же решил не вырезать имена (естественно, без перьев) и, оказалось, поступил совершенно правильно — вовремя прислушался к старшему брату, внушившему, что имя без перьев (да
и с перьями тоже), согласно давнему обычаю, можно вырезать один-единственный раз, а потому чаще всего оборачивается так, что имя девушки, без перьев вырезанное под твоим, будет вызывать в памяти досаду и стыд за былую поспешность, а то и век бы его не помнить. Тарик послушал — и со временем правоту братана признал...
— Я так понимаю, это и есть знаменитый Кровавый Бор? — прищурилась Тами со своей обычной смешинкой во взгляде.
— Он самый, — ответил Тарик без малейшего смущения.
Ни под каким названием лес на картах не значился, но все которую сотню лет именовали его Кровавым Бором — правда, этого не стоило говорить вслух при девочках, о которых точно знали, что невинность они сохранили. Но к Тами это, безусловно, не относилось (к вящей радости Тарика).
Свое название лес получил отнюдь не оттого, что здесь совершилось некое кровавое злодеяние (хотя примеры в других местах известны), а потому, что здесь бесповоротно рассталось с невинностью неисчислимое множество девушек, и точного числа не знают самые высокомудрые книжники...
Лес кончился, и они вышли уже не на тропу — на самую настоящую плотно убитую дорогу, на которой свободно разъедутся два экипажа (и разъезжаются). Примерно в майле ниже по течению располагается Золотая Пристань, где купаться, плавать на лодках, рыбалить и сиживать в летних тавернах имеют право лишь благородные, а порой и венценосные особы наезжают. Большущая мелководная бухта, островок неподалеку от нее, красивые постройки, разукрашенные лодки, ограда немаленькой протяженности, особая Стража... По рассказам студиозусов — прекрасное место, но Тарик, как и любой простолюдин, и в самых дерзких мечтаниях не рассчитывал туда попасть. О чем не особенно и горевал: ему, как и многим, достался ничейный берег, не менее красивый...
За дорогой сосны росли совсем редко, и среди них попадались тополя — иные косо склонились над водой, а парочка с подмытыми корнями лежала на мелководье, и с их верхушек, поднимая тучи сверкающих брызг, головой вперед прыгали в воду ребятишки. На
широкой песчаной полосе, тянувшейся вдоль реки, народу собралось множество — в основном мальчишки. У самого берега бултыхаются Малыши, подальше плавают Недоросли, а самые отчаянные годовички Тарика добираются до середины реки. В вольный день придут и взрослые, даже старики со старушками — погреться на солнышке, а то и полежать у берега. Вот тогда тут яблоку негде будет упасть, во множестве придут разносчики со сладостями, фруктовыми напитками и снедью (крепкое здесь продавать категорически запрещено ратушей, чтобы пьяные не тонули). И сейчас расположилась с лотками и коробами пара-тройка торговцев с самыми дешевыми угощениями, что по карману мальчишкам.
— Вон там есть свободное местечко, — показал Тарик. — Как для нас запасено...
— Таричек... — произнесла Тами чуть смущенно. — А тут есть такие места, где и купаться приладисто, и лишних глаз нету? Надо мной смеяться будут — такая большая, а с бубликом плавает...
Действительно, с бубликами гордо плавали одни Малыши, и было их немного: бублик из тянучки — он же калач — дорогая забава, вроде мячиков-прыгунчиков (тот, что обрел в порту, Тарик подарил Дальперику, к несказанной радости Недоросля — его родителям не по кошельку такое баловство, далеко не
