ее плавать. Бублик она сняла и выпустила воздух, они зашли в реку по грудь, и Тами легла на руки Тарика — нельзя умолчать, что он расположил ладони так, чтобы было как можно приятнее. Тами это распрекрасно поняла, но не противилась. Она старательно гребла руками и ногами, поднимая тучи брызг, смеясь и повизгивая. В конце концов поддалась уговорам Тарика и там, где ей было с головкой, худо-бедно проплыла «по-собакиному» ромайлов десять, но потом пошла ко дну, как утюг. Тарик ее вовремя подхватил, пока не успела испугаться и наглотаться воды, и, крепко ухватив за шею под затылком, вывел на мелководье. Обнадежил весело:
— У тебя для первого раза неплохо получается, правда. Вода захолодает только через два месяца, будет время научиться плавать — не как рыбка, но уж никак не топориком... Пойдем?
— Пойдем, — согласилась Тами.
Она надела пустой бублик на шею, отчего стала чуть похожа на рыцаря в латном наплечнике со старинного рисунка, и они пошли к тому месту, где оставили одежду. Было малолюдно, только пару раз встретились ватажки, судя по виду — Подмастерьев или Приказчиков, одна одетая, с сухими волосами, другая — в мокрых купальных труселях. Обе были без девчонок и обе огладили Тами взглядами с ног до головы — в прилипшем к телу мокром и тонюсеньком ситцевом платье она смотрелась пленительно. Оба раза у Тарика был повод малость напыжиться: позавидуйте, охламоны...
— А ничего, если мы так поплаваем подольше? — спросила Тами. — Мне ужасно понравилось...
— С полным нашим удовольствием, девичелла, — сказал Тарик. — Готов и без обеда потерпеть до ужина...
— Ну, без обеда мы не останемся, — засмеялась Тами. — Когда я разворачивала сверток, ты ведь видел большой узелок?
— Ну да. Еще хотел спросить, что там, но как-то не собрался...
— А вы, когда купаетесь, не берете перекуса?
— Да нет. Разве только Данка, когда идет с нами, того-сего прихватит...
— Мужчины... — вздохнула Тами, закатив глаза в притворном удивлении. — Как сказочные рыцари: когда поедет на дракона, всякого оружия прихватит целый ворох, даже того, в котором нет особой надобности. Но никогда не читала и не слышала, чтобы хоть один пару лепешек в торока сунул... У меня там свежий хлеб, и бизонья колбаса, и сыр, и коврижка, и пляшка вишневого сока. Так что с голоду не помрем, доживем до ужина...
Долго ли, коротко — дошли до места, где оставили одежду: на большую поляну в густом кустарнике, куда вел узенький извилистый проход. Тарик не стал делиться соображениями с Тами, но у него осталось стойкое подозрение, что поляна служит местом для встреч парочек для времяпровождения более занятного, чем простое купанье. Очень уж удобное место: кустарник обширный и густой, никаких посторонних глаз, а поперек прохода в таких случаях натягивают прихваченную из дома бечевку — если кто
случайно и забредет, сразу поймет, что к чему, и тихонько уйдет, чтобы не мешать...
Перед самой поляной проход круто сворачивал вправо. Подойдя совсем близко, Тарик явственно расслышал тихие разговоры и смех и пожал плечами: что за непорядок, кто будет располагаться там, где уже лежит чья-то одежда? Неполитесно. Иногда забредают ватажки шуршал, но очень редко. Однако считаться с такой возможностью надо — вряд ли Бабрат врал, когда рассказывал, как он с дружками шкодил на берегу...
Ну вот, помяни беса, а он тут как тут!
На поляне вольготно расположилась пятерка, что до недавних пор считалась ватажкой Бубы, а теперь стала ватажкой Бабрата. Уж куда вольготнее: опустевший узелок Тами лежал в траве кучкой пестрого ситца (явно того же, что пошел на ее купальное платье), и пятеро дожирали все, что там было, а пляшка зеленоватого стекла лежала на боку пустехонькая.
Тарик аж задохнулся от злости, увидев столь вопиющее нарушение негласок, с коим столкнулся впервые в жизни. Решительно вышел на поляну и, насупясь, тихо, недобро сказал:
— Вы что же творите? И какого беса тут вообще торчите?
Ряшки Бубы и Близняшек выражали некоторое смущение, как
и мордочка Шалки, а вот Бабрат не просто остался невозмутим — таращился с нахальным вызовом. Все пятеро поднялись на ноги, и Бабрат сказал ухмыляясь:
— А у тебя бумага с печатью на эту землю есть? Или у твоей гаральянской соски?
За одно это словечко, произнесенное при девчонке, он заслуживал хорошей взбучки, а уж за распотрошенный узелок...
— Буба, — сказал Бабрат таким тоном, будто отдавал приказ.
Пирожок, словно выполняя заранее полученное указание, встал
в проходе, загородив его. Страха Тарик не испытывал, с какой стати, но ему происходящее все больше и больше не нравилось — настолько шло вразрез с привычным укладом жизни, что и не верилось...
— Понимаешь, Морячок, мы тут — ватажка борцов за справедливость, — протянул Бабрат. — А несправедливость в первую очередь в том, что у нас одна соска на четверых, а у тебя — одна для тебя одного. Несправедливо это, с какой стороны ни смотри, выправлять надо по справедливости...
Он вразвалочку подошел к Тарику вплотную, неожиданно толкнул его растопыренной ладонью в грудь — и Тарик полетел кубарем. Еще до того, как пребольно треснулся затылком оземь так, что искры из глаз брызнули, он успел сообразить, что попался на простейшую ухватку, знакомую всем с детских годочков. Уделил все внимание Бабрату, выпустил с глаз Близнецов, кто-то из них тихонечко встал на четвереньки позади Тарика — вот он от толчка потерял равновесие и полетел вверх тормашками...
Богатый опыт уличных драк позволил не растеряться ни на миг. Тарик извернулся, упираясь пятками в землю, хотел вскинуться на ноги...
Не успел, не дали. На него навалились втроем, Близнецы схватили за руки, а Бабрат запрещенной ухваткой зажал шею локтем — аж дух перехватило. Тарик дернулся, но вырваться не удалось. В честном бою один на один он накидал бы каждому по отдельности, но сейчас ничего не мог сделать.
Перед лицом у него замаячило лезвие «когтя» — кривого ножика, не попадающего длиной под запреты Стражи, а потому излюбленного причиндала шуршал да и серьезных ветрогонов. Бабрат процедил:
— Лежи спокойно, как веселая девка под гостем, а то
