Горняго и премирнаго ликования желателю,
О нем же еще от юнаго возраста истинному тщателю,
С самых же еще младых ногтей в добре наказании воспитанному.
По добродетели же паки и любви во многих людех избранному.
Остроумие же и разум, отечество и род оставлю ныне писати,
Дивное те то желание и любов к богу хощу вкратце начертати.
Адаманския [141], воистинну, и разумныя души таковая доблесть,
Ревнустную же убо по бозе и рачительную в<с>ели в себе бодрость;
Юности бо и младости отнюдь не пощаде,
Многомятежнаго мира сего любви не восхоте.
О едином же ярме Христове возжела попечение положити,
Единородную свою душу наипаче хотя просветити,
Многогрешную паки суету века сего яко уметы вменив,
Ум же свой и мысль ко единому творцу своему вперив.
Веде убо, яко вся настощая мира сего долу влекут;
Едини же добродетели горе к богу возведут,
Лесть же и бляди все прелестнаго сего мира,
И ничтоже в нем наследует духовнаго пира.
Кому не посмеется и не поругается прелестная сия слава,
От нея же никому же будет от вечныя муки избава?
Много убо нас льстит сей свет различным богатством,
Умудряет же умь наш и душу нелепым коварством.
Смех и ругание токмо подав, сама без вести бывает,
Творителных же и любителных ея во ад поревает:
Аки трава в цвет от солнечных лучь уведают,
Радующежеся красотам сами душы своя погубляют.
Царие и князи, не творящии добра, низу сходят;
Умертвившии же своя телеса бога ради добре в вышния обители восходят.
Воистинну, велика и славна пред богом едина добродетель,
О ней же радуется сам общий творец наш и содетель.
Ничтоже бо долголетно и стоятелно в настоящем сем веце,
Единовечьно и богу угодно — душа в таковем убо человеце.
Дивлю же ся всегда таковому твоему предоброму желанию,
Иже бо от юныя версты изъострися к лучьшему назданию.
Како же от толикия младости, оставив своя родителя,
Твердо яже паки душею возлюби творца своего и зиждителя,
Умь же свой и мысль до конца вперив к вечным обителей,
Подражая неложно древним его истинным ревнителем.
О их же ныне несть мощно писанием изнести,
Подвигов же их и трудов количеством не изчести.
Сияют бо яко солнце на тверди небесней [142],
Телеса бо своя и душы предаша славе превечней.
Ей, ей, ничто же им точно и равно под небесем,
Фараона бо мысленнаго победиша во всем.
Аще еси ты, государь, сотворился таковым великим подражатель,
Не забуди и нас, егда бывает имени святому призыватель.
Попомни, государь, исперьва духовный наш с тобою союз,
О немь же и ныне жйвуще избавимься вечных и нерешимых уз.
Радуюжеся и веселюся о таковем твоем жаловании,
Единою стеню и сетую о далнем от тебе разстоянии.
Коль краты люботварительныя твоея любви удалихся,
Любовию же паки прелестнаго сего мира до конца уязвихся.
Удивляюжеся паки таковому твоему изрядному рачению.
Горю же умом и мыслию, како бы прибегнути к твоему духовному речению.
О великом же твоем жаловании и милосердии что изреку? —
Разве всегда подобает пролияти слезы аки реку.
Часто же тя, государя своего, в сердцы своем воспоминаю,
Милосердия же должная отдати тебе не возмогаю.
Како в толицей скорби и беде призре на нас убогих?
Поистинне, не обретаю себе такова любителя ни во многих.
Аще бы не твоя, государя моего, тогда излиялась на мне щедрость,
Дерзо и не стыдяся реку, — кто бы подъял мою конечную бедность?!
А и сам, государь, веси, что на всех тогда прииде велия скорбь и гонение [143];
Ты же, воистинну, показал к нам нелицемерное свое любление.
Ничто же вящши, яко в скорби и беде сущи брата своего не презрети,
Да и въсем нам повелел господь другъ друга имети.
Зиждитель мой и господь воздаст ти, чего у него желаеш,
Еже бо брата своего в скорби и беде презирает.
Мнози дружатся и ласкают славы ради и богатства,
Лютыя же ради нищеты и убожества отмещутся духовнаго братства.
Истиннии же друзи во время скорби и беды позноваются,
Чистою совестию и благим сердцем являются.
Ей, в лепоту повелевает избирати таковых друговь,
Льстивых же и лукавых — отгоняти от себе аки лютых волков.
О нашем же неисправлении гнева на нас не держи,
Многосугубную же свою милость по-прежнему к нам покажи.
Бог свидетель, не забытия ради писанеец к тебе не посылаем,
Но излишъняго ради недовольства упрожнятися укосневаем.
Едино ныне реку: буди здрав и покровен от всех злых навет.
Такоже и нас не забуди, егда паки вселится в тя божественный свет.
Зде же, государь, акростихиды и краегранесии [144] не стало,
А нам, грешным, еще в мале рещи недастало.
Сему любительному писанейцу конец,
А тебе, государю моему, буди нетленный венец.
А нам, грешным, он же праведный судия весть,
