вся и справа и вина лежит,
а мы речем, что и вам разумети не бранит:
у всякого человеческаго естества господь бог разума не отнял,
и от него всякого благодарения себе восприял.
И аще кто имеет у себе ум и смысл здрав,
тот себе, по своему разуму, и прав;
аще на нем то дело и положено,
обаче никому разумети не возбранено.
И вы в том много зазираете,
не смеем рещи дерзо, что во ином месте и сами не знаете.
А многие статии есть и стары, неправо лежат, —
ваши братия, разумнии мужие много нам о том претят,
чтобы мы их по чину и по делу положили
и знающим вам без сумнения учинили.
И нам того инде тако учинити не умети,
понеже не всякому дано много разумети.
И от многих лет тако во все люди вкоренилося,
и прежде нас иным исправити не угодилося.
Потому так таковые вины по се время и лежат,
и на нас ваша братия ту не дивят.
А инии, не знающе, много разсуждают
и нас, недостойных, нарочно поношают.
Есть же много, что тако тому подобает быти,
а не надобно того на ин разум пременити.
А иные многия статии неудобь разумны,
а по своему их разуму зделати — и мы паки будем безумны.
И мы их по старому сложению пологаем,
и на свой разум в таковых статиях не уповаем, —
господь бог своим промыслом да исправит,
а нас в том виноватых не поставит!
И вы нам в том престаните поносити,
чтобы вам благословение, а не клятву получити.
И не прогневайся на нас за сие дерзостное речение.
Воистинну, есть велико книжное учение,
еже рещи Домасковы похвала [231],
о ней же по всей земли многая слава.
Нас же всех призываете своими добрыми советы,
а мы по своей убозей силе таковы вам творим ответы.
И паки сколко недостаточно ум наш сяжет,
потому тако своего разумения и стрежет.
А болши того дерзати недоумеваем:
елико мощно, тако и разумеваем.
Те слагали и разумевали паки по благодати святаго духа,
а мы, грешнии, просим благодатнаго воздуха.
Да подаст нам господь бог благодати своея хотя мало осенение.
Да будет в нас, по убозей силе нашей, разумение.
Тяжко бо есть затарелыи обычаи пременити, —
и возмнится всем, яко в новоучение положити.
И сами знаете, что много неудобно инде положено,
но от старых и давных времен тако учинено;
и по своему разуму зделати не уметь,
понеже безумному и разумная статия аки сеть.
И сие писанейце в велико вмени,
а сам своею мыслию во уме своем привмени,
аще чтобы де учинейо и несложно,
смущенным умом изящно разумети и свозможно.
А се в философском училищи не бывах
и риторских строк не читах: [232]
елико он истинне свет нас, грешных, просветил,
потолику убогий ум наш и счинил.
И тако твоему благоразумию и предпослахом,
елико по той нашей убозей силе написахом.
И о сем нам, грешным, своим разумением не позазри, —
осуждающим многи бывают от бога казни, —
что мы сие свое грубое писанийце продлили
и любочестная твоя ушеса отягчили.
Понеже не мощно таковаго речения въкратце написати,
подобает его в пространстве сказати.
Прочее буди покровен десницею вышняго бога,
да сподобит тя стати у небеснаго своего чертога.
Буди, буди всем нам тако.
А без добрых дел не мощно угодити никако.
Послание дьяку Василию Сергеевичу
Вельми преудивляюся твоему благоумию,
А не вем, како написати тебе по своему недоразумию.
Светлому бо царскому величеству предстоиши,
И рождьшее от него премудрому разуму учиши.
Любомудрием же своим всех удивлявши,
И божественное писание аки бисерие собиравши.
Юза воистинну сребрена и злата на выи человеку — многое учение,
Царева же светлость на ком — радость и веселие.
Еже бо ничтоже болши царского приближения,
Радует бо ся и цветет лице от сердечного того веселия.
Губит же умы и омрачает образ государское непризрение,
К тому же еще злое поношение.
Его же с лютою горестию проходити,
В лепоту аки пелыни чаша пити.
И от того убо ум и мысли помрачаются,
Чувьства же вся и члены ослабляются.
Юродствен убо ум человечь становится в таковом пребывании,
Честен же и велик человек бывает при царском предстоянии.
Еже бо ничтоже болши зде от бога таковаго дара,
Развеселят бо сердце аки сладкаго пития златая чара.
Ныне же паки что имамы тебе, государю своему, писати,
Еже бы тебе по-прежнему милостию своею на нас призирати.
Цветут по юдолиям и по горам крины селныя,
Свет же некогда дают видети и други неизменныя.
Аще еси приступен к царскому величеству,
Воспомоги же и нашему недоразумичеству.
Аще паки помилован еси от бога отца,
Того ради незабуди нас, предстоя у того царского лица.
И ничто же тако ползует ближним царевым предстоятелем,
Иже бы им быти к царем о неприступных помогателем.
Щит во время рати защищает от телеснаго уязвления,
Есть же и друг верен помогает во время царскаго непризрения.
Честь и милость царева красит всякого человека,
Ей немощно весма отбыти настоящаго сего века.
Люто воистинну и прелюто жити человеку без призора,
Понеже сломляется сердце его от великого позора.
Мнит ми ся такову человеку и во дни аки в нощи пребывати,
Буйством же и юродством самому себе облогати.
Иже бо никто же может много соли зобати,
Есть же и смущенным умом немощно изящно разумевати.
Тако же конец краегранесии зде стал,
А ум наш убогий еще не устал.
И понуждает нас еще рещи,
И благонравие твое на милость себе привлещи.
И паки еще хотим к тебе, государю своему, написати,
Да не вем,
