Вскую укоснел ми по сие время к твоей честности писати,
А всем нам повелевает друг от друга любви искати.
Солнечныя лучи вселенную осиявают,
И друзи бо вернии много добра сотворяют.
Люто, воистинну люто без друга жити,
И внешнее житие в нищете проходити.
Юхание благовонно сладостно входит во обонянное чувство,
Любление же дружие подает многое доброразумство.
Вервь триплетенна едва преторгается,
Обаче и друг верен не изменяется.
И паки верну другу измены несть никогда,
Понеже сердце свое в друзе своем имеет всегда.
Червленицы и багряницы царские дивно есть зрети,
Юза же любовная друга ко другу не мнее того мнети.
Червит виссон [234] тоже царское одеяние,
Есть же друг верен творит многое добродеяние.
Распинается убо за друга своего везде,
Не помышляет же убо о погибающей той мзде.
Ей воистинну ничтоже вящши друга верна,
Царя же небеснаго и бога милость неизмерна.
Статир [235] драгий удивляет очеса,
А друг верен украшает правдою свои словеса.
Восток сияет многими благоуханьми,
А друг верен словет добрый своими деяньми.
Травы и цветы украшают сушу,
А друзи вернии услождают тело и душу.
И что ми много о том словес плодити,
И честным твоим ушесем тягость наносити.
Ей вижу твое к себе сердечное рвение,
Любит бо господь бог нелестное дружие любление.
О нем же должны есмы всегда пещися,
Молю же твою честность, чтобы тебе от нас жалованьем своим не отрещися.
Господь бо и бог повелел всем тако жити,
Иже бы друг друга нелестно любити.
Ей без любви ничто же добро творится,
Творяй же ю в царство небесное вселится.
И зде уже акростихида стала,
А мысль наша в нас еще не престала.
Вопиет бо аки быстроструйный ключ,
Мьного бо господь бог дает недостойным благодатный свой луч.
От горести сердца тако вопием,
А твоего жалованья аки меду испием.
Того ради еще хощу к тебе писати,
Чтобы тебе, государю моему, на памяти своей подержати.
И не забыти бы тебе обещаннаго к нам слова,
Рожден бо еси воистинну от звания лвова.
И заложити бу тебе глагол к своему жалователю и кормителю,
И государеву-цареву добродетелному правителю.
На нем верь же ныне многое бремя лежит,
Звание же толкование менит [236].
Прикладом же дукс [237] именуется,
Пред царем же государем говорит не обинуется.
Рождьшаго же имеет тезоименита лицу божию [238],
И всегда поклоняется царскому подножию.
По реклу же именит твоему отцу [239],
Показал бы мне свою милость последнему государеву чернецу.
Иже бы он пред царем-государем слово о нас заложил,
И таковою бы милостию нас, грешных, одарил.
Возможно ему тако сотворити,
И царю-государю добрым словом нас огласити.
Царь бо государь во всем его слушает,
Некогда же много и от рук его кушает.
Мы по грехом нашим аки изверги бездушны пребываем,
А искренняго себе приятеля не обретаем.
Кто бы об нас ясне царю-государю исповедал,
И разумишко и мыслишко наше поведал.
И если бы нас он, царь-государь, своею милостию призрел,
И аки многоценною ризою одел.
Понеже царская милость паче всего мира,
И наслаждаются людие аки сладкаго пира.
За бесчисленныя грехи наша безчастны родилися,
И вящьшия царския потребы не пригодилися.
Токмо за малое потребство главу свою питаем,
А болши того чести себе не обретаем.
Яко же и прочии человецы царскою милостию сияют,
И многое благодеяние себе приобретают.
Аще и не
