набор новых и более или менее произвольных желаний, чтобы продолжать стремиться и трудиться для их удовлетворения: что, спросят они, может быть более яркой демонстрацией безумия современного западного ума, чем одобрение им такого предложения в качестве глубокой философии?
Индуизм, однако, представляет собой более сложную картину в этом отношении. С одной стороны, он рекомендует путь духовного освобождения через непривязанность, подобный тому, который исповедуют другие восточные традиции. Но, с другой стороны, она также представляет нам идею лилы, или "божественной игры": представление о том, что боги занимаются спортом, добровольно накладывая на себя ограничения и сдерживающие факторы, чтобы заниматься игровой деятельностью в земном царстве - это выражение их свободы и спонтанного творчества (результатом которого является реальность, являющаяся нашим органам чувств). Возможно, это наводит на мысль о модели, в которой люди могут сознательно принимать новые цели, чтобы продолжать игру, но при этом эти цели должны быть более легкомысленными и игривыми, чем мрачные и навязчивые стремления, которые движут большей частью человеческого существования в нашем нынешнем состоянии.
Я также предложу еще одно наблюдение: даже если видимость верна, что наши человеческие жизни в настоящее время имеют лишь скромное и чисто локальное значение, все равно можно утверждать, что мы имеем слишком много; и что то, на что мы должны надеяться, это стать менее значимыми, а не более.
Меньшая значимость означает меньшую ответственность, меньшую возможность облажаться.
Я думаю, что мы, возможно, уже превысили оптимальный уровень значимости относительно наших нынешних возможностей. Взгляните на это с другой стороны. Вас поставили во главе целой жизни человеческого сознательного опыта - вашей собственной. Эта человеческая жизнь находится во власти ваших диктаторских полномочий в течение каждого часа бодрствования. Какая страшная ответственность лежит на вас!
Если бы мне пришлось гадать, я бы сказал, что средний взрослый человек, возможно, должен нести ответственность примерно за один год человеческой жизни. По истечении этого срока все должно быть приведено в приемлемое состояние, если они испортились. Возможно, самые зрелые и мудрые из нас могли бы отвечать за десятилетие своей жизни. Но нести ответственность за всю человеческую жизнь, да еще и без возможности переделать ее в конце, - это уже слишком.
Возможно, стоит задуматься об этиологии этой предполагаемой ценности цели, как мы это делали в случае с интересностью. Как мы могли бы объяснить в каузальных терминах, почему мы в итоге стали ценить цель (в той степени, в которой мы ее ценим)?
Я выдвину три гипотезы, не исключающие друг друга:
Гипотеза о полезности усилий
Мы начинаем жизнь с простых целей. Через некоторое время мы замечаем, что если приложить усилия, то мы с большей вероятностью достигнем этих целей и получим соответствующее вознаграждение. Мы начинаем положительно оценивать само стремление, потому что оно полезно как средство достижения самых разных целей. В конце концов, широкая инструментальная ценность стремления превращается в ценность, преследуемую ради нее самой.
Это можно сравнить с деньгами. Вначале мы не заботимся о них; затем замечаем, что они полезны как средство достижения многих целей, и начинаем желать их по инструментальным причинам; наконец, некоторые люди начинают желать их ради них самих и становятся скрягами.
Вот еще одна гипотеза:
Гипотеза врожденного драйва
У нас есть врожденные психологические побуждения к деятельности и усилиям (наряду с другими побуждениями, например, к отдыху и расслаблению). Возможно, у нас также есть некий врожденный механизм, который хочет, чтобы наша активность и усилия были направлены на достижение определенных целей, и особенно на достижение долгосрочных, внутренне утвержденных целей. Чтобы дать выход этому стремлению, нам нужна цель. Без цели фрустрация этого стремления переживается как недомогание - своего рода внутреннее давление или изнуренное беспокойство, которое может также проявляться как неприятная усталость или неспособность мобилизовать ресурсы и жизненную энергию организма. Тогда цель начинает цениться как средство предотвращения этого неприятного состояния. В конце концов это средство превращается в нечто, что ценится как самоцель.
Мы также можем рассмотреть культурное объяснение:
Культурная гипотеза
В разных культурах целенаправленные усилия в разной степени превозносятся. Как и другие социально подкрепляемые модели поведения, целенаправленные усилия оказываются инструментально полезными - не только потому, что достигается какая-то конкретная цель, но и просто потому, что усилия прилагаются и видно, что они прилагаются. Эта инструментальная ценность целенаправленных усилий затем становится интериоризированной. (Мы можем быть особенно склонны к интроекции ценностей, которые прославляются в нашей культуре и среди наших сверстников, или высоко ценятся в группах, чьего признания мы добиваемся).
Эта гипотеза поднимает вопрос о том, почему в той или иной культуре вообще возникло стремление к целенаправленным нагрузкам. Функциональное объяснение может быть сосредоточено на том, как она помогает обществу процветать и благоденствовать. Сигнальное объяснение может быть сосредоточено на том, что она является трудно подделываемым индикатором других положительных качеств, таких как здоровье, энергия и возможности. Но сигнальное объяснение может также ссылаться на более исторически обусловленные факторы. В некоторых социальных контекстах может оказаться, что праздность и бесцельность посылают более позитивный сигнал, например, указывая на то, что человек настолько талантлив, богат или имеет другие привилегии, что ему не нужно прилагать много усилий. Можно привести и множество других возможных объяснений. Вероятно, реальная история о том, почему в любом обществе сложились те ценности, которые оно исповедует, очень запутанна и сложна.
Гипотезы полезности усилий и врожденного драйва могут предсказать меньшую культурную вариативность в степени, в которой люди в среднем ценят цель, хотя они все еще могут допускать множество индивидуальных вариаций (например, в готовности, с которой разные люди интроинизируют изначально инструментальные ценности). Биологические факторы, несомненно, также оказывают влияние: такие факторы, как уровень дофамина или тестостерона (и чувствительные к ним рецепторы), вероятно, оказывают большое влияние на то, насколько привлекательной кажется человеку жизнь, связанная с напряженной деятельностью. Однако если между разными обществами существуют значительные различия в том, насколько сильно они ценят цель, вероятно, культурная гипотеза играет важную объяснительную роль. Философам, возможно, следует обратить внимание на то, чтобы не интерпретировать идиосинкразическую черту личности или локальную культурную привязанность как универсальную истину о человеческих ценностях.
Чтобы завершить наше исследование ценности цели, давайте теперь предположим самый сложный случай: хотя наличие цели имеет ценность, эта ценность полностью аннулируется, если, как мы можем сказать, цель была порождена намеренно. Другими словами, давайте предположим (ради аргументации), что цели, которые мы либо ставим себе сами, либо искусственно вызываем в себе ради осознания ценности наличия цели или ради возможности активного опыта, не вносят никакого вклада в ценность цели; и давайте
