отвратительные для нашего вкуса, сколь и приемлемые для морали того времени; он истребляет целые народы с наивным удовольствием Гулливера, сражающегося за Лилипутию. За то, что евреи "блудодействовали" с дочерьми Моава, он приказывает Моисею: "Возьми все головы народа и повесь их перед Господом против солнца";71 Это мораль Ашшурбанипала и Ашшура. Он предлагает проявить милосердие к тем, кто любит его и соблюдает его заповеди, но, подобно какому-нибудь решительному зародышу, он будет наказывать детей за грехи их отцов, дедов и даже прадедов.72 Он настолько свиреп, что думает уничтожить всех евреев за поклонение Золотому тельцу, и Моисею приходится убеждать его, что он должен держать себя в руках. "Обратись от ярости твоей, - говорит он своему богу, - и покайся в этом зле против народа твоего"; и "Господь раскаялся в том зле, которое думал сделать народу своему".73 Яхве снова предлагает истребить евреев под корень за то, что они восстали против Моисея, но Моисей взывает к своей лучшей природе и просит его подумать, что скажут люди, когда услышат о таком поступке.74 Он требует от Авраама жестокого испытания - человеческой жертвы самого горького рода. Как и Моисей, Авраам учит Яхве принципам морали и убеждает его не уничтожать Содом и Гоморру, если в этих городах найдется пятьдесят-сорок-тридцать-двадцать-десять добрых людей;75 Постепенно он склоняет своего бога к благопристойности и иллюстрирует, как нравственное развитие человека заставляет периодически пересоздавать его божества. Проклятия, которыми Яхве угрожает своему избранному народу, если тот ослушается его, являются образцами язвительности и вдохновляют тех, кто сжигал еретиков в инквизиции или отлучал от церкви Спинозу:
Проклят ты будешь в городе и проклят ты будешь в поле. . . . Проклят будет плод тела твоего и плод земли твоей. . . . Проклят ты, когда входишь, и проклят ты, когда выходишь. . . . Господь поразит тебя чахоткой, и лихорадкой, и воспалением. . . . Господь поразит тебя язвой Египетской, и эмеродами (опухолями), и струпьями, и чесоткой, от которых ты не можешь исцелиться. Господь поразит тебя безумием, и слепотою, и изумлением сердца. . . . И всякую болезнь и всякую язву, о которой не написано в книге закона сего, наведет Господь на тебя, доколе не истребишь тебя.76
Яхве был не единственным богом, чье существование признавали евреи, да и он сам; все, о чем он просил в Первой заповеди, - это чтобы его поставили выше остальных. "Я - бог ревнивый", - признается он и призывает своих последователей "полностью свергнуть" его соперников и "полностью разбить их изображения".77 Евреи до Исайи редко думали о Яхве как о боге всех племен, даже всех евреев. У моавитян был свой бог Хемош, которому, по мнению Наоми, Руфь должна была хранить верность;78 Ваалзевул был богом Экрона, Милком - богом Аммона: экономический и политический сепаратизм этих народов естественным образом привел к тому, что мы можем назвать их теологической независимостью. Моисей поет в своей знаменитой песне: "Кто подобен тебе, Господи, из богов?"79 а Соломон говорит: "Велик наш Бог над всеми богами".80 Таммуз не только признавался реальным богом всеми, кроме самых образованных евреев, но его культ был одно время настолько популярен в Иудее, что Иезекииль жаловался, что ритуальные стенания по поводу смерти Таммуза можно было услышать в Храме.81 Иудейские племена были настолько самостоятельными и независимыми, что даже во времена Иеремии у многих из них были свои божества: "по числу городов твоих - боги твои, Иуда"; и далее мрачный пророк протестует против поклонения своего народа Ваалу и Молоху.82 С ростом политического единства при Давиде и Соломоне и сосредоточением поклонения в Иерусалимском храме теология отразила историю и политику, и Яхве стал единственным богом евреев. За пределами этого "геентеизма"* они не продвигались дальше к монотеизму до появления пророков.† Даже на яхвистской стадии гебраистская религия была ближе к монотеизму, чем любая другая допророческая вера, за исключением эфемерного солнцепоклонничества Ихнатона. Иудаизм, по крайней мере, равный по чувствам и поэзии политеизму Вавилонии и Греции, безмерно превосходил другие религии того времени по величию и силе, по философскому единству и пониманию, по нравственному пылу и влиянию.
Эта напряженная и мрачная религия так и не обрела ни одного из витиеватых ритуалов и радостных церемоний, которыми было отмечено поклонение египетским и вавилонским богам. Чувство человеческого ничтожества перед произвольным божеством омрачало всю древнееврейскую мысль. Несмотря на усилия Соломона украсить культ Яхве цветом и звуком, поклонение этому ужасному божеству на протяжении многих веков оставалось религией страха, а не любви. Оглядываясь на эти религии, можно задаться вопросом, принесли ли они человечеству столько же утешения, сколько и ужаса. Религии надежды и любви - это роскошь безопасности и порядка; необходимость внушить страх подвластному или мятежному народу превратила большинство примитивных религий в культы тайны и ужаса. Ковчег Завета, содержащий священные свитки Закона, своей неприкосновенностью символизировал характер иудейского вероучения. Когда благочестивый Узза, чтобы предотвратить падение ковчега в пыль, на мгновение поймал его в свои руки, "возгорелся гнев Господень на Уззу, и поразил его Бог за ошибку его; и умер он".84
Центральной идеей иудейского богословия была идея греха. Никогда другой народ не был так увлечен добродетелью - разве что пуритане, которые, казалось, вышли из Ветхого Завета, не прерывая католических веков. Поскольку плоть была слаба, а Закон сложен, грех был неизбежен, и еврейский дух часто был омрачен мыслью о последствиях греха - от отсутствия дождя до гибели всего Израиля. В этой вере не было ада как особого места наказания; но почти таким же страшным был шеол, или "земля тьмы" под землей, куда попадали все мертвые, как добрые, так и злые, за исключением таких божественных любимцев, как Моисей, Енох и Илия. Иудеи, однако, почти не упоминали о жизни за пределами могилы; их вероучение ничего не говорило о личном бессмертии и ограничивало свои награды и наказания этой земной жизнью. Только когда евреи потеряли надежду на земной триумф, они переняли, вероятно, из Персии, а возможно, и из Египта, понятие о личном воскресении. Именно из этой духовной развязки родилось христианство.
Угроза и последствия греха могли быть компенсированы молитвой или жертвоприношением. Семитские, как и арийские, жертвоприношения начинались с принесения человеческих жертв;85 Затем приносили животных - "первые плоды стад" - и пищу с полей; наконец, жертвоприношение сводилось к восхвалению. Вначале ни одно животное не могло быть съедено, если оно не было убито и благословлено жрецом, а также не было предложено на мгновение богу.86 Обрезание носило
