столько же. В другом опросе 1982 года, после замечания президента Рейгана, 41 процент считал, что Советский Союз в военном отношении превосходит Соединенные Штаты, еще 41 процент считал эти две державы примерно равными, и только 7 процентов считали, что Соединенные Штаты превосходят. К 1984 году только 27 процентов считали, что Советский Союз превосходит США, 57 процентов считали, что эти две державы примерно равны, и только 10 процентов считали, что США впереди. Корреляция внешнеполитических суждений в таких опросах непоследовательна. В 1984 году две трети (67 процентов) считали, что Советский Союз использовал разрядку, чтобы усыпить бдительность Соединенных Штатов и нарастить свою военную мощь, и в то же время большинство тех же людей считали, что разрядка в период Никсона-Киссинджера была лучше, чем ситуация при Рейгане (49 процентов против 37 процентов несогласных).
В целом, американская общественность и Конгресс в 1981-82 годах продолжали поддерживать некоторое наращивание военной мощи, но в последующие годы они все чаще ставили под сомнение как предпосылки этой политики, так и ее результаты. Разоблачения о расточительных расходах Пентагона вызвали сомнения в политике. определяемой скорее по расходам, чем по возможностям, обеспечиваемым этими расходами.
Как ни странно, показатели якобы снижающегося стратегического потенциала Америки, которые так часто приводились в обвинение прошлым администрациям, продолжали снижаться: количество стратегических средств доставки, боеголовок и мегатоннажа, по мере того как старые B-52 и ракеты "Титан" и "Пола1ис" выводились из состава вооруженных сил. Новые программы, включая те, которые были начаты еще до администрации Рейгана, конечно, постепенно приводили к увеличению реальных возможностей.
Открытие дипломатического диалога
Госсекретарь Хейг не только быстро установил свою власть в Вашингтоне, но и быстро открыл дипломатический диалог с советским лидером. Кроме того, он стремился установить американские позиции и предпринять другие действия, призванные косвенно способствовать такому диалогу, произведя на советских лидеров впечатление американской воли и силы.
На подход Хейга, да и в целом на подход администрации, сильно повлияла вера в то, что советские лидеры будут стремиться испытать их на прочность. Полагая, что советские лидеры имеют сильные экспансионистские наклонности, и что предыдущие американские администрации часто подвергались испытаниям и оказывались несостоятельными, они видели необходимость и возможность произвести впечатление на советских лидеров своей твердостью. Эти ожидания подкреплялись мыслью о том, что советские лидеры действительно намеревались "испытать" новую американскую администрацию. Эта вера не только еще больше укрепила решимость Хейга "победить" в Центральной Америке, но и жестко отстаивать требование советской сдержанности в третьем мире в качестве предварительного условия для развития любого реального дипломатического диалога с Советами.
Когда посол Анатолий Ф. Доб прибыл в Государственный департамент 29 января 1981 года на свою первую встречу с новым госсекретарем, его машину остановили при въезде в подвал департамента и потребовали проехать к главному дипломатическому входу, где "взволнованный посол Советского Союза попал в чащу микрофонов и камер". За этим последовали другие жесты.
На следующий день газета "Пост" сообщила, что высокопоставленный сотрудник Госдепартамента сказал в объяснении: "Мы находимся под давлением со стороны Белого дома и должны напрягать мускулы при каждом удобном случае".
12 мая американские таможенники и агенты ФБР задержали вылетающий лайнер "Аэрофлота" и конфисковали его груз по подозрению в нарушении законов об экспортном контроле, но к своему стыду обнаружили, что груз электронного оборудования был законно и надлежащим образом лицензирован. Советский Союз осудил эту акцию, с горечью заявив, что "терроризм и электронное оборудование - это законная лицензия". что "терроризм и бандитизм" были возведены в ранг официальной политики, а Белый дом ответил неискренне: "Это не связано с нашей внешней политикой. Это не было направлено Государственным департаментом".
Американские действия, сигнализирующие об основах ведения отношений с Советским Союзом, были, однако, непоследовательными. Пожалуй, самым важным по своей сути было решение о снятии существующих санкций. 24 апреля президент Рейган объявил о прекращении эмбарго на продажу зерна и фосфатов Советскому Союзу, наиболее экономически эффективной и мощной из санкций Картера, введенных после Афганистана. Этот односторонний шаг дал понять, что, несмотря на жесткую риторику и даже геополитическое сдерживание, новая администрация не готова принять реальные жертвы и внутриполитический дискомфорт от такой меры. Решение не было полностью неожиданным; Рейган не только осудил эту меру, когда она была принята, но и во время предвыборной кампании заявил, что отменит ее. Хейг, однако, боролся (против сильной оппозиции со стороны некоторых помощников Белого дома, особенно Миза, и министра сельского хозяйства Джона Блока) за отсрочку этого шага. Хейг рассматривал отмену эмбарго как большую "морковку", которую он надеялся получить (поскольку по политическим причинам президент был полон решимости прекратить эмбарго, и поскольку союзники США продавали больше зерна) только в обмен на хотя бы некоторые советские обязательства по сдержанности в отношении Польши, прежде всего, или по поддержке революционных сил в странах третьего мира. Но Хейг проиграл; президент не стал ждать такого дипломатического торга. Когда Хейг вызвал Доб советский посол поинтересовался: "Есть ли вообще какие-либо ограничения?", и Хейг признался, что чуть не подавился, когда ему пришлось сказать, что их нет, неубедительно заявив лишь, что "на решение может повлиять любой неожиданный шаг со стороны вашего правительства". Даже это было больше, чем он имел право сказать. Хейг был настолько расстроен этим событием, что усугубил его неразумным поступком.
Опасения советской военной интервенции в Польшу в тот момент усиливались, поэтому на следующий день Хейг заявил прессе, что если Советский Союз вторгнется в Польшу, администрация наложит полный запрет на всю торговлю США с СССР, включая эмбарго на зерно. Поскольку заявленная основа возражений Рейгана против зернового эмбарго всегда заключалась в том, что оно преступно обрушивается на американских фермеров, это возражение, предположительно, станет спорным, если Соединенные Штаты когда-нибудь введут полный запрет на экспорт в Советский Союз. (На самом деле, поскольку зерно составляло львиную долю американского экспорта в СССР, реальный удар все равно пришелся бы в основном на фермеров). Хотя Хейг считал, что эта позиция отражает понимание, которое он имел с президентом Рейганом относительно действий в этой непредвиденной ситуации, очевидно, что Рейган, а также его помощники не приветствовали публикацию в американской прессе послания, адресованного Москве, но также сообщающего американским фермерам и бизнесменам, что запрет может быть восстановлен в еще более широком масштабе. В конце концов, главной целью президента было сделать что-то благоприятное для этого важного американского электората. Поэтому пресса сразу же сообщила "справочную информацию" Белого дома о том, что заявление Хейга не отражает взглядов президента, и слухи об отставке Хейга.
За довольно большим исключением отмены зернового эмбарго, основные
