У него было мускулистое и толстое телосложение человека, которого много лет хорошо кормили, возможно, с самого рождения. Как будто его тело пыталось найти новые способы использовать все питательные вещества. В некоторых моментах его телосложение несколько напрягалось, как и его явно дорогая рубашка. Это говорило о способности к насилию.
Руперт, не сказав ни слова, отвернулся, а Джей Би отправился в ванную. Я понял, что это означает, что я должен сидеть рядом с Рупертом. Мне потребовалось лишь развернуть стул, и вот я уже сижу, глядя ему через плечо.
Язык тела Руперта не признавал моего присутствия, но он тут же начал монолог о характере своей работы, который, учитывая специфику обстоятельств, окружавших нас в тот момент, мог быть реально направлен только на меня. Отсутствие зрительного контакта избавило меня от необходимости многозначительно кивать, поэтому я решил чередовать случайные записи с наклоном вперед и разглядыванием экранов.
Руперт Хобхаус, как уже было установлено по крайней мере два раза, был старшим трейдером по евро. Евро был, безусловно, самой крупной и важной валютой, которой торговали в отделе, и эта ответственность была разделена между ним и его младшим сотрудником Хо Нгуеном, но не поровну. Руперт, не глядя, жестом указал на Хо Нгуена, и я повернулся и посмотрел на него. Я узнал вьетнамскую фамилию Нгуен и подумал, не является ли он, возможно, выходцем из LSE, но он быстро обернулся ко мне с широкой улыбкой и сказал: "Ты в порядке, приятель? Зови меня Хонго", и оказалось, что он действительно из Норвича.
Торговля валютными свопами в евро (только тогда я узнал об основной функции отдела - торговле валютными свопами, хотя понятия не имел, что такое валютные свопы) предполагала огромное количество сделок, значительные риски и объемы, а также постоянное взаимодействие со всеми крупнейшими банками Европы.
В этот момент Руперт махнул рукой в сторону одного из своих экранов, на котором был длинный список случайных слов и цифр, который, как я теперь знаю, был блоттером торговли : полный, детализированный список всех сделок, которые он совершил в этот день. Я кивнул, выбрал несколько цифр наугад и записал их в свой блокнот.
Руперт до сих пор ни разу не взглянул на меня, но, частично оправдывая свой абсолютно безличный стиль общения, он и Хо - особенно Хо, если честно, - выглядели куда более занятыми, чем Джей Би. Другие трейдеры за столом часто выкрикивали им цифры и слова, которые, казалось, требовали обдумывания, переваривания и ответа. Различные экраны и динамики с регулярными интервалами сигнализировали им, и каждый сигнал, казалось, должен был быть принят.
В течение получаса Руперт излагал сжатую и компактную философию трейдинга, иллюстрируя ее все более длинными списками слов и цветных цифр, которая, хотя и была лишь немного более внятной, чем объяснения Джей Би, радикально отличалась по стилю. То, что для Джей Би было страстным и эмоциональным, для Руперта было навязчиво точным. Я понятия не имел, кто из них лучше торгует, но мог предположить, кто заводит больше друзей в пабе.
К тому времени, когда все закончилось, анализ Рупертом торговли валютными свопами оставил меня в большем замешательстве, чем нашел.
Руперт ничего не спрашивал обо мне. Это потому, что он уже все обо мне знал. Или, по крайней мере, он уже знал все, что я сказала Джей-Би. Это несколько смущало, поскольку я не подозревал, что он, да и вообще кто-либо, меня подслушивает. Учитывая постоянный шум из динамиков всех станций, было удивительно, что он вообще смог уловить мой голос.
Как бы то ни было, Руперт, должно быть, так и поступил, поскольку большинство деталей у него уже было. Единственная дополнительная информация, которую он хотел добавить, - это, конечно же, то, в какой школе я учился. Для меня это было потенциальной зацепкой, поскольку меня исключили из гимназии за продажу наркотиков, и тот факт, что я перешел из гимназии в общеобразовательную школу, был четко виден в моем резюме, к которому Калеб, а значит, возможно, и Руперт, имели доступ. Но я подготовился именно к этому вопросу и сказал Руперту, что ушел из гимназии в общеобразовательную, потому что слышал, что в университетах есть квоты для учеников общеобразовательных школ. Лицо Руперта почти не дрогнуло, но я поняла, что ему это нравится - тонкая английская улыбка слегка, музыкально, играла в уголках его плотно сжатых губ.
Когда с моим школьным образованием было покончено, Руперт перешел к вопросу, который действительно хотел мне задать. Только сейчас он впервые посмотрел на меня. Он открыл верхний лоток ящика стола, откуда извлек визитку, и достал пачку торговых игровых карт. Он положил их на стол передо мной, а затем, двигаясь только над шеей, как сова, повернул голову, чтобы впервые встретиться со мной взглядом.
"Расскажите мне, как вы выиграли торговую игру".
Внезапный зрительный контакт в сочетании с этой странной манерой двигаться застал меня врасплох, и на мгновение я потерял дар речи. Но я взял себя в руки и быстро объяснил, что я думаю: идеальная стратегия зависит от уровня игрока, против которого играешь; что слабых игроков можно обыграть простым арбитражем; что более сложные игроки в игре все еще не любят блефовать и могут быть сбиты с толку агрессивной громкостью. Руперт все это время наблюдал за мной, не шевелясь. Когда его компьютер пискнул, он проигнорировал его; Хонго подхватил его. Меня поразило, что, возможно, по какой-то причине Руперт решил полностью забыть обо всех тонкостях и неопределенностях, которые существуют между слушанием и игнорированием. Год спустя, как ни в чем не бывало, Руперт Хобхаус повез меня в Лас-Вегас и объяснил мне, что, задав всего десять вопросов, он может с абсолютной уверенностью сказать, будет ли женщина спать с ним или нет. Он так и не сказал мне, что это были за вопросы.
Как только я объяснил суть торговой игры, Руперт просто повернулся к своим компьютерам и вернулся к своим обязанностям, как будто никогда от них и не отходил, и между нами воцарилась тяжелая тишина. Я по-прежнему неловко облокотился на шкаф для бумаг слева от Руперта, который принадлежал неизвестному трейдеру по другую сторону от меня, и полное отсутствие признания со стороны окружающих делало мое и без того нелепое физическое положение еще более заметным.
Уже приближалось время обеда, поэтому, пытаясь сгладить неловкость, я наклонилась к периферийному зрению Руперта и сказала: "Хочешь, я схожу... принесу тебе обед?"
На этот раз Руперт действительно отреагировал физически. Он повернулся всем
