идущих
впереди.
Не имело значения, что наблюдавшие за происходящим солдаты не
знали Пизона. Узнав, что это за процессия, они оторвались от своих задач и
встали с опущенными головами. — Быстрее переходи на другую сторону, брат, — кричали многие. — Отдыхай, брат. — Офицеры тоже выказывали
свое уважение, хотя Тулл подозревал, что это из-за его присутствия. Он
подумал, что Пизон был бы рад такому признанию.
— Один из твоих людей, примипил? — раздался голос Туберона.
Тулл с непроницаемым лицом посмотрел и обнаружил, что легат
наблюдает за ним верхом на лошади. За ним плелась стайка штабных
офицеров и слуг. — Да, господин.
— Он пал во время летней кампании?
— Да, господин. Пизон был со мной много лет. Он служил еще в
Восемнадцатом.
Брови Туберона выгнулись дугой. — Хороший солдат?
— Был им, господин. Как раз собирался сделать его тессерарием.
«Однажды он разбросал собачье дерьмо повсюду в твоих покоях, — подумал
Тулл, — и, держу пари, сейчас он смеется над тобой».
— По нему будут скучать, я не сомневаюсь. — Кивнув, Туберон
проехал мимо.
Тулл отсалютовал. «Ты не будешь», — думал он, снова наслаждаясь
новостью о том, что Туберон должен вернуться в Рим, куда его манила
политическая жизнь. Там он мог сколько угодно наносить удары в спину, и
ни один солдат не пострадал бы.
Скорбящие подошли к главным воротам, где дежурили часовые из
Пятого. Увидев приближение процессии, центурион приказал своим воинам
встать вдоль вала, как на параде. Вытянувшись по стойке смирно, они
решительно отсалютовали гробу.
С благодарным взглядом Тулл прошел в ворота, но тут же вернулось
уныние. «Боги, Пизон, если бы ты только убил мальчика, ты бы все еще был
здесь», — подумал он. Крики ребенка, которого он приказал распять после
смерти Пизона, звенели в его ушах, и Тулл скривился. Его сон с того
251
травмирующего дня был плохим, его часто нарушали кошмары о двух
жалких фигурах на крестах и горящем длинном доме позади. Было ли это
правильным поступком, он уже не был уверен, но то, что было сделано, нельзя было отменить. Мертвых уже нельзя было вернуть, и жизнь
продолжалась.
Ему также было за что быть благодарным. Фенестела был жив, как и
остальные его люди. Сирона и Артио были живы и здоровы. Орел был в
безопасности в святилище форта. Ходили слухи, что Германик обратится к
императору с ходатайством об отмене запрета выжившим из легионов Вара
входить в Италию. Арминий выжил, но его союз был разрушен, и слухи из-за
реки говорили о нарастающей волне негодования по отношению к нему.
Кампания следующего года в Германию сломит последнее сопротивление
племен. После этого, решил Тулл, он подумает об отставке – может быть, даже о женитьбе.
Под огромной каменной аркой они вышли на ветреный осенний воздух.
Справа, за нисходящим склоном пологого холма бежала широкая извилистая
серебристая полоса Ренуса. На воде были видны патрульные суда, которым
было поручено следить за тем, чтобы ночная атака, совершенная ранее в этом
же году, не повторилась. Десятки кораблей были пришвартованы у
деревянных причалов, их экипажи ремонтировали повреждения, нанесенные
штормом по пути домой. На дальнем берегу, непреступном и поросшем
деревьями, не было ни души. За фортом наверняка кто-то наблюдал, но
Тулла это не волновало. Они могли строить планы и потворствовать своему
сердцу, но любая попытка пересечь реку обойдется им дорогой ценой.
— Господин.
Голос Метилия вернул Тулла в настоящее. Он был поражен, увидев
Сирону, Артио и Скилакса, присоединившихся к их отряду. Они ждали
недалеко от главных ворот. Сирона была одета в красивое темно-красное
платье из тонкой ткани; На Артио была ее лучшая одежда. Шерсть Скилакса
была вычищена до блеска. Застигнутый врасплох, Тулл удивился: — Сирона?
Она засуетилась рядом с ним. — Пизон был хорошим человеком. Он не
так часто напивался до беспамятства, как некоторые из твоих солдат. Он мне
нравился. Артио тоже, а Пизон любил Скилакса. Мы здесь, чтобы отдать ему
дань уважения.
Первой мыслью Тулла было попросить их уйти, но сжатые челюсти
Сироны и покрасневшие глаза Артио остановили его. Они имеют право быть
здесь, решил
