а именно: эгалитарная социал-демократическая коалиция послевоенной эпохи оказалась неспособной пересмотреть и обновить свою программу и идеологию. Вместо того чтобы обвинять либеральную глобализацию (которая не свалилась с неба) или расизм рабочего класса (который не более неизбежен, чем элитарный расизм), нам лучше изучить идеологические неудачи эгалитарной коалиции.
Главным среди этих идеологических провалов была неспособность концептуализировать или организовать прогрессивное налогообложение и перераспределение на транснациональном уровне. В период успешного перераспределения на национальном уровне социал-демократы в основном избегали этого вопроса. До сих пор они никогда не занимались этим вопросом даже на уровне Европейского Союза, не говоря уже о глобальном уровне. Они также не смогли решить вопрос этнического разнообразия в его отношении к перераспределению - вопрос, который не возникал до 1960 года, поскольку люди разного национального, расового или этнорелигиозного происхождения редко вступали в контакт в пределах государственных границ, за исключением колониального правления или конфликта между государствами. Оба идеологических провала указывают на один и тот же фундаментальный вопрос: Что определяет границы человеческого сообщества, в рамках которого организуется коллективная жизнь, особенно когда речь идет о сокращении неравенства и установлении норм равенства, приемлемых для большинства? Поскольку технологический прогресс в области транспорта и связи приводит к более тесному контакту между ранее удаленными частями мира, рамки, в которых представляются политические действия, должны быть постоянно переосмыслены. Контекст социальной справедливости должен быть явно глобальным и транснациональным.
Более того, социал-демократы так и не пересмотрели вопрос о справедливой собственности после краха коммунизма. Послевоенный социал-демократический компромисс создавался в спешке, и такие вопросы, как прогрессивное налогообложение, временная собственность, циркуляция собственности (например, с помощью универсальной субсидии на капитал, финансируемой за счет прогрессивного налога на имущество и наследство), разделение власти на предприятиях (через совместное управление или самоуправление), демократическое бюджетирование и общественная собственность, так и не были изучены так полно и систематически, как могли бы.
Более того, когда высшее образование перестало ограничиваться крошечной элитой, возникли новые вопросы образовательной справедливости. Прогрессивная образовательная политика была проста, когда речь шла лишь о выделении ресурсов, необходимых для того, чтобы все учащиеся получили сначала начальное, а затем среднее образование. Расширение доступа к высшему образованию породило новые проблемы. Быстро возникла идеология, основанная на равенстве возможностей, но ее реальной целью было прославление победителей образовательного тотализатора, в результате чего образовательные ресурсы распределялись особенно неравномерно и лицемерно (рис. I.8). Неспособность социал-демократов убедить менее обеспеченных людей в том, что они заботятся не только об элитных учебных заведениях для своих собственных детей, но и о школах для остальных, помогает объяснить, почему социал-демократические партии стали партиями образованной элиты. Учитывая неспособность разработать справедливую и прозрачную образовательную политику, все это неудивительно.
В заключительной части этой книги я размышляю о том, как мы можем использовать уроки истории для достижения большей справедливости в вопросах собственности, образования и иммиграции. Мои выводы следует воспринимать такими, какие они есть: неполными, предварительными и временными. В совокупности они указывают на форму социализма, основанного на участии, и социального федерализма. Один из самых важных уроков этой книги заключается в следующем: идеи и идеологии имеют значение в истории, но если они не соотнесены с логикой событий, с должным вниманием к историческим экспериментам и конкретной институциональной практике (не говоря уже о потенциально жестоких кризисах), они бесполезны. Одно можно сказать с уверенностью: учитывая глубокую трансформацию структур политических расколов и моделей голосования с 1980 года, новая эгалитарная коалиция вряд ли возникнет в отсутствие радикального переопределения ее интеллектуальной, идеологической и программной основы.
Многообразие мира: Незаменимость длительного времени
Прежде чем вернуться к этим недавним изменениям, эта книга начинается с продолжительного экскурса, в котором я углубляюсь в историю нескольких различных режимов неравенства. В частности, сначала я рассматриваю, как досовременные трифункциональные общества трансформировались в общества собственности, а затем - как контакт с европейскими обществами собственности и колониализма повлиял на развитие неевропейских обществ. Я уже объяснял, почему этот обход через длительную продолжительность необходим. Он позволит нам изучить политическое и идеологическое разнообразие режимов неравенства, которые следовали по многочисленным различным траекториям. Люди проявили огромную изобретательность в разработке способов оправдания и организации социального неравенства, и было бы неправильно рассматривать возникшие идеологические и политические конструкции как простую завесу, призванную скрыть вечное господство правящих элит. На самом деле эти конструкции отражают борьбу между противоборствующими социальными концепциями, каждая из которых в определенной степени искренна и правдоподобна. Поэтому мы можем извлечь из них полезные уроки. Крупномасштабная социальная организация никогда не бывает простой, и критики существующего режима никогда не достаточно для того, чтобы гарантировать, что на смену ему придет что-то лучшее. К идеологическим конструкциям прошлого следует относиться серьезно отчасти потому, что они не всегда более непоследовательны, чем современные, а отчасти потому, что наша дистанция от них дает возможность более объективного анализа. Мы также обнаружим, что многие нынешние дебаты уходят корнями в далекое прошлое: например, во время Французской революции люди уже обсуждали прогрессивное налогообложение и перераспределение. Нам необходимо изучить эту генеалогию, чтобы лучше понять, как справляться с конфликтами в будущем.
Прежде всего, без длительного экскурса в историю не обойтись, поскольку различные регионы мира лишь постепенно вступали в контакт друг с другом. На протяжении столетий большинство обществ не имели ничего общего с иностранцами. Торговля товарами и идеями разрушала барьеры, и одни государства завоевывали другие или основывали колонии на чужой земле. Только после окончания холодной войны и эпохи деколонизации различные части света стали тесно переплетаться, однако не только через финансовое и экономическое взаимодействие, но и в большей степени через человеческий и культурный обмен. Например, до 1960-1970 годов многие европейские страны практически не контактировали с людьми с других континентов или иной религиозной принадлежности. Потоки мигрантов в постколониальную эпоху изменили ситуацию, и это оказало значительное влияние на идеологические и политические конфликты в Европе. Другие части света, такие как Индия, США, Бразилия и Южная Африка, имеют более длительный опыт смешения населения, считающего себя радикально отличным по религиозным, социальным или конфессиональным причинам. В той или иной степени они решали возникающие проблемы путем компромиссов и межнациональных браков, однако враждебность в некоторых случаях оказалась стойкой и труднопреодолимой. Без изучения таких столкновений и развившихся из них режимов неравенства в исторической перспективе у нас нет надежды представить себе следующие этапы этой долгой общей истории взаимосвязанных человеческих обществ.
О взаимодополняемости естественного языка и математического языка
Далее я хочу прояснить один момент, касающийся метода. Эта книга будет опираться в основном на естественный язык (в котором нет ничего особенно естественного). В меньшей
