женщин, чтобы те соблазняли ее врагов, заставляя их повиноваться,2 а Жанна д'Альбре (в некотором роде ханжа) описывала двор Екатерины как "самое развращенное и проклятое общество, которое когда-либо существовало".3 Брантом был скандалистом, но его свидетельство должно войти в картину:
Что касается наших прекрасных женщин Франции... за последние пятьдесят лет они научились столько нежности и деликатности, столько привлекательности и очарования в своих нарядах, в своих прекрасных взглядах и распутных манерах... что теперь никто не может отрицать, что они превосходят всех других женщин во всех отношениях..... Более того, язык любви во Франции более развратный, более волнующий и сладкозвучный, чем на других языках. И более того, эта благословенная свобода, которую мы имеем во Франции... делает наших женщин более желанными и пленительными, более уступчивыми и легкодоступными, чем все остальные; и еще, прелюбодеяние не так обычно наказывается, как в других странах... Одним словом, во Франции хорошо заниматься любовью".4
Короли задавали моду. Франциск II умер слишком рано из-за греха. У Карла IX была своя Мари Туше. Генрих III перешел от миньонетов к миньонам. Генрих IV был верен гетеросексуальности. Ни он, ни его любовница Габриэль д'Эстре, кажется, не возражали против того, чтобы ее изображали обнаженной до пояса.5 Когда его дочь Генриетта Мария Французская в возрасте семнадцати лет вышла замуж за Карла I, у нее было так много связей, что ее духовник посоветовал ей взять в качестве модели Магдалину, а в качестве покаяния - Англию.6
Однако женская покладистость отставала от мужского рвения, и проститутки старались удовлетворить растущий спрос. В Париже различали три типа: шевр френч (козочка с прической) для двора, буревестник (болтливая птичка) для буржуазии и пьеррез, обслуживавший бедняков и живший в каменном подвале. Для аристократок, таких как Марион Делорм, которая, умирая, исповедовалась десять раз, поскольку после каждого прикосновения она напоминала себе о невыразимых грехах, существовали образованные тарты.7 Карл IX и Генрих III издали эдикты, запрещающие публичные дома, а ордонанс Людовика XIII (1635 г.) предписывал, что все обнаруженные проститутки должны быть "выпороты, выбриты и изгнаны", а все мужчины, причастные к торговле, должны быть отправлены на галеры на всю жизнь.8 Несколько человек, в том числе Монтень и гугенотский священник, протестовали против таких мер и выступали за легализацию борделей в интересах общественной морали.9 Эти законы оставались в законодательных актах до конца XVIII века, но редко исполнялись. Другие декабристы тщетно боролись с извращениями и капризами природы; Монтень рассказывает о девушке, которая в двадцать два года превратилась в мужчину10.10 Непристойная литература находила свободный рынок, а в витринах типографий вывешивались эротические картинки, не подвергаясь никакому известному ныне вмешательству.
Социальная и политическая мораль пострадала от войн. Продажа государственных должностей достигла почти всеобщей продажности. Финансовая администрация, до того как ее очистил Сюлли, была коррумпирована до состояния хаоса.11 Война не была столь огульной и разрушительной, какой она должна была стать при Людовике XIV; тем не менее, мы слышим об армиях, как гугенотских, так и католических, занимающихся массовой резней, грабежами и изнасилованиями, привязывающих граждан за большие пальцы или разжигающих огонь под их ногами, чтобы вымогать спрятанное золото. Дуэли стали более частыми в XVI веке, возможно, потому, что шпага стала обычной частью мужского костюма. Они были запрещены Карлом IX по настоянию Мишеля де Л'Эпиталя, но при Генрихе III стали почти эпидемией; от секундантов и принципалов ожидали поединков; дуэли, по словам Монтеня, теперь были сражениями. Эдикт Ришелье против дуэлей отличался от своих предшественников тем, что его исполнение было энергичным и беспристрастным. После его смерти эта практика возродилась.
Преступность была частым явлением. Ночной Париж в основном не освещался; процветали грабежи и убийства; жестокие драки нарушали порядок на улицах, а поездки по сельской местности были опасны как для жизни, так и для здоровья. Наказания были варварскими; мы не уверены, что они были эффективным сдерживающим фактором, но, вероятно, без них преступность была бы еще хуже. Тюремное заключение было благородным для джентльменов; аристократы, отправленные в Бастилию, могли заплатить за комфортабельные покои, оборудованные собственной мебелью и женами. Обычных преступников могли отправить в удушающие подземелья, депортировать в колонии или приговорить к галеры. Следы последнего наказания восходят к 1532 году, но самое раннее его введение во французском законодательстве относится к 1561 году. Обычно галерников приговаривали к десяти годам; на их спинах ставили клеймо с буквами GAL. Зимой они оставались на пришвартованных галерах или попадали в тюрьмы, главным образом в Тулоне или Марселе. Во время Религиозных войн многие захваченные в плен гугеноты были приговорены к заключению на галерах, где с ними обращались так жестоко, что смерть, должно быть, казалась благом. В те горькие десятилетия разразились эпидемии самоубийств, прежде всего среди женщин Лиона и Марселя.
II. РУКОВОДСТВО
Манеры улучшались, а нравы падали. Екатерина де Медичи привезла с собой итальянскую вежливость, чувство красоты, вкус к элегантности, утонченность в приемах и одежде. Брантом считал ее двор лучшим из когда-либо существовавших, "настоящим земным раем", сверкающим "по меньшей мере тремя сотнями дам и дамуазелей".12 одетых с размахом. Французский придворный церемониал, установленный Франциском I, теперь вытеснил итальянский как образец для подражания в Европе. Генрих III учредил должность Великого магистра церемоний Франции и издал указ, в котором подробно изложил ритуал и протокол поведения при дворе, указав, кто должен быть допущен к присутствию короля, как к нему обращаться, прислуживать ему при подъеме, туалете, трапезе и уходе, кто может сопровождать его на прогулках и охоте, кто может присутствовать на придворных балах. Генрих III, робкий и придирчивый, настаивал на этих правилах; Генрих IV свободно нарушал их, Людовик XIII игнорировал их, Людовик XIV расширил их до литургии, соперничающей с Высокой Мессой.
Придворные наряды становились все более дорогими и богато украшенными. Маршал де Бассомпьер носил плащ из золотой ткани, усыпанный жемчугом, весивший пятьдесят фунтов и стоивший четырнадцать тысяч экю.13 Мари де Медичи на крестины своего сына надела мантию, усыпанную тремя тысячами бриллиантов и тридцатью двумя тысячами других драгоценных камней.14 Придворный считался бедным, если у него не было двадцати пяти костюмов разных фасонов. Сумбурные законы были многочисленны и вскоре игнорировались. Один из них, изданный Генрихом IV, запрещал "всем жителям этого королевства носить на одежде золото или серебро, кроме проституток и воров".15 Но даже эта хитроумная взаимосвязь не помогла. Проповедники жаловались на просчитанный риск, на который шли дамы, лишь частично прикрывая свои изгибы; если верить Монтеню, который не часто выдавал желаемое за действительное, "наши дамы (пусть даже изящные и милые) не раз
