наслаждений и островных раях.
Затем мы сделали обязательную ссылку на статью Джона Мейнарда Кейнса, в которой предсказывалось, что 15-часовая рабочая неделя уже почти наступила после столетия активного экономического прогресса. Однако, хотя производительность труда выросла в соответствии с прогнозом Кейнса, это привело лишь к умеренному увеличению часов отдыха. Жадность, в основном, устояла в борьбе с ленью.
Затем мы определили три типа потребительских возможностей, которые теоретически могут отсрочить наступление общества досуга на неопределенный срок, даже если почасовая заработная плата будет продолжать расти.
Во-первых, могут быть изобретены новые рыночные товары, не имеющие резко убывающей отдачи. Мы уже упоминали о том, что дорогостоящие биоулучшения могут принести людям существенную пользу даже при очень высоком уровне расходов. Дохода в 500 000 в год может не хватить на самые блестящие усовершенствования. А для цифрового разума одним из способов конвертировать практически неограниченные экономические ресурсы в личное благосостояние может стать модернизация оборудования.
Во-вторых, некоторые люди могут быть заинтересованы в амбициозных безличных проектах, таких как программы по защите диких животных. [Они могут поглотить огромное количество капитала.
И в-третьих, мы могли бы вывести бесконечный мотив увеличения доходов из относительных предпочтений, таких как стремление к социальному статусу. Мы заметили, что эти достижения не обязательно должны быть пропорциональны кумулятивным предыдущим достижениям, чтобы оставаться значимыми, если то, чего мы жаждем, - это порядковый ранг. Я также заметил, что если мы хотим сэкономить себе много сил, мы можем попытаться координировать свои действия, чтобы препятствовать конкуренции за статус. В качестве альтернативы мы могли бы координировать свои соревновательные порывы, чтобы перенаправить их не на арены с отрицательными внешними эффектами, такие как военные состязания и расточительные формы показного потребления, а на арены нейтральные или создающие положительные внешние эффекты, такие как эффективная благотворительность и некоторые виды предпринимательских, моральных и интеллектуальных достижений.
Так что, по крайней мере, в принципе, эти три вида потребления могут предотвратить нехватку вещей, на которые мы можем потратить дополнительные деньги. Но есть и другой вариант возникновения общества досуга, помимо того, что мы станем слишком богатыми, чтобы работать, - а именно, если для нас не будет работы. Конечно, это станет серьезной возможностью только в случае резкого прогресса в технологии автоматизации.
Мы отметили, что исторически капитал был чистым дополнением к труду, то есть человеческий труд становился более ценным по мере роста запасов капитала. Однако можно предположить, что при достаточном прогрессе машинного интеллекта капитал станет чистым заменителем человеческого труда.
В экстремальном сценарии, когда машины могут дешевле делать все, что может делать человек, запас машинного капитала будет накапливаться, а человеческая рабочая сила будет вытеснена с рынка труда.
В менее экстремальном сценарии, когда остается несколько задач, которые могут выполнять только люди, ситуация более сложная. Влияние на заработную плату людей будет зависеть от баланса нескольких противоположных сил - давления на заработную плату в сторону понижения из-за конкуренции со стороны роботов и давления на заработную плату в сторону повышения, вызванного как повышением спроса в результате экономического роста, так и сокращением предложения труда в результате роста доходов, не связанных с оплатой труда. Результат действия этих сил не может быть определен априори.
Можно ожидать, что по мере приближения к предельному случаю идеальной замены машин люди будут работать все меньше и меньше. Однако остается вероятность того, что сумма трудового дохода, получаемого людьми, может увеличиться даже при сокращении количества отработанных часов, поскольку в этом случае заработная плата может сильно вырасти.
Далее мы рассмотрели, что произойдет в простой трехфакторной модели экономического роста, если мы введем роботов, которые станут идеальным заменителем человеческого труда (при этом предполагается, что численность населения остается неизменной). Роботов становится все больше и больше. Люди перестают работать, но продолжают получать доход (от владения землей и интеллектуальной собственностью). Средний доход вырастает до чрезвычайно высокого уровня. Модель ничего не говорит о том, как распределяются богатство и доход. После того как люди перестали работать, между ними все еще может происходить переток богатства.
Когда я говорил, что в этой модели средний доход вырастет до чрезвычайно высокого уровня, я имел в виду человеческий доход. Но если устройства, выполняющие работу в этом сценарии, очень сложны, то, возможно, нам следует рассматривать их не как простые машины, а как новый вид рабочих, и мы также должны подумать о благосостоянии этих цифровых умов. Хотя в прошлый раз я зашел по касательной, я все же устоял перед соблазном рассказать о моральном и политическом статусе цифрового разума. Позвольте мне заявить, что я считаю эту тему важной и полагаю, что некоторые типы цифровых разумов могут иметь моральный статус - возможно, очень высокий моральный статус. Однако мы должны оставить это для другого раза.
При неограниченном росте популяции роботов (или цифрового разума) она достигнет мальтузианского состояния, в чем-то аналогичного тому, что было у людей-земледельцев в прошлом. Мы провели дискурс, чтобы поразмышлять о природе этого мальтузианского состояния, включая роль, которую в нем играют неравенство и экономическая мобильность. Помните, что примерно в таком состоянии находилось не только большинство людей на протяжении всей истории человечества, но и большинство животных в дикой природе. Полезно понять основные элементы этого естественного состояния, если мы хотим оценить не только то, как все происходило, но и ограничения, в рамках которых должна быть создана будущая утопия.
В частности, мы отметили парадоксальность прогресса в мальтузианских условиях: как такие prima facie полезные вещи, как равенство, стабильность поставок продовольствия, мир и первая помощь, могли оказывать чисто отрицательное влияние на среднее благосостояние, по крайней мере, в средние сроки - в масштабах нескольких поколений. На более коротком временном отрезке такой прогресс действительно приносил пользу отдельным людям (по крайней мере, если мы предполагаем, что их жизнь стоит того, чтобы ее прожить и сохранить). А на более длительном временном отрезке мы можем видеть, что развитие в этих направлениях вело к нынешнему, гораздо более процветающему состоянию, которым мы наслаждаемся после промышленной революции. На еще более длительном временном отрезке - что ж, присяжные еще не определились! Мы все еще находимся в неведении даже относительно основной направленности развития событий.
Хорошо. Затем мы отметили несколько шаткую связь между доходом и благосостоянием. В богатых странах эта связь довольно слабая. По всей видимости, природный темперамент в большей степени определяет, насколько человек будет наслаждаться своей жизнью. Кроме того, то, какой образ жизни соответствует определенному уровню дохода, зависит от социальных и более широких экономических и технологических условий. Например, охотник-собиратель, ведущий натуральное хозяйство, может быть
