очевидно, без симонии, Джованни Медичи был избран (11 марта 1513 года) и принял имя Льва X. Он еще не был священником, но этот недостаток был устранен 15 марта.
Все были удивлены и обрадованы. После темных интриг Александра и Цезаря Борджиа, войн, беспорядков и истерик Юлия было приятно, что молодой человек, уже отличавшийся покладистым добрым характером, тактом и вежливостью, а также щедрым покровительством литературе и искусству, теперь должен возглавить Церковь, предположительно на путях мира. Альфонсо Феррарский, с которым так безжалостно боролся Юлий, не побоялся приехать в Рим. Лев вновь наделил его всеми герцогскими достоинствами, и благодарный принц держался за стремя, когда Лев садился на лошадь, чтобы проехать в коронационной процессии 17 марта. Эти инаугурационные церемонии были пышными до беспрецедентности и обошлись в 100 000 дукатов.6 Банкир Агостино Чиги предоставил плавучее средство, на котором латинская надпись с надеждой возвещала: "Когда-то царствовала Венера (Александр), потом Марс (Юлий), теперь правит Паллас (Мудрость)". Более язвительная эпиграмма гласила: "Марс был, Паллас есть, я, Венера, буду всегда".7 Поэты, скульпторы, художники, ювелиры ликовали; гуманисты обещали себе возрождение эпохи Августа. Никогда еще человек не восходил на понтификальную кафедру под более благоприятной эгидой общественного одобрения.
Сам Лев, если верить писакам того времени, с удовольствием сказал своему брату Джулиано: Godiamoci il papato, poichè Dio ci l'ha dato - "Давайте наслаждаться папством, поскольку Бог дал его нам".8 Это замечание, возможно, апокрифическое, свидетельствует не о неуважении, а о веселом духе, готовом быть щедрым и счастливым, и бесхитростно не подозревающем, что половина христианства охвачена восстанием против Церкви.
II. СЧАСТЛИВЫЙ ПАПА
Он начал с прекрасных мер. Он простил кардиналов, устроивших антисобор в Пизе и Милане; угроза раскола миновала. Он обещал - и сдержал свое обещание - не трогать владения, оставленные кардиналами . Он вновь открыл Латеранский собор и приветствовал делегатов на своей собственной изящной латыни. Он провел несколько мелких церковных реформ и снизил налоги; но его эдикт, призывающий к более масштабным реформам (3 мая 1514 года), встретил такое сопротивление со стороны чиновников, чьи доходы он должен был сократить, что он не предпринял решительных усилий по его исполнению.9 "Я обдумаю этот вопрос", - сказал он, - "и посмотрю, как я смогу удовлетворить всех".10 Таков был его характер, а характер - его судьба.
Портрет Рафаэля (Питти), написанный в 1517-1519 годах, не так хорошо известен, как портрет Юлия, но это отчасти вина Льва: в этом случае было меньше глубины мысли, героизма поступков и достоинств внутренней души, чтобы придать величественность внешнему облику и раме. Изображение безжалостно. Массивный мужчина, более чем среднего роста и гораздо более чем среднего веса - уродство ожирения скрыто под отороченной мехом бархатной белой мантией и багрово-красным плащом; руки мягкие и дряблые, лишенные многочисленных колец, которые обычно их украшают; очки для чтения, помогающие близоруким глазам; круглая голова и пухлые щеки, полные губы и двойной подбородок; крупные нос и уши; несколько линий горечи от носа к уголкам рта; тяжелые глаза и слегка нахмуренные брови: Это Лев, разочаровавшийся в дипломатии и, возможно, ожесточившийся из-за непорядочной Реформации, а не легкомысленный охотник и музыкант, щедрый меценат, культурный гедонист, чье воцарение так обрадовало Рим. Чтобы отдать ему должное, необходимо дополнить картину рекордами. Человек - это много людей, разных людей и времен; и даже самый великий портретист не может показать все эти черты в одном мгновении.
Основным качеством Льва, рожденным его удачной жизнью, была доброта. У него было приятное слово для каждого, он видел лучшие стороны всех, кроме протестантов (которых он не мог понять), и так щедро одаривал многих, что даже эта щедрая филантропия, влекущая за собой большие расходы на кошельки христиан, стала причиной Реформации. Мы много слышали о его вежливости, такте, приветливости, веселом нраве даже в болезни и боли. (Его свищ, неоднократно оперированный, постоянно возвращался и иногда превращал передвижение в мучение). Насколько это было в его силах, он позволял другим вести свою собственную жизнь. Его первоначальная сдержанность и доброта сменились суровостью, когда он обнаружил, что некоторые кардиналы замышляют против его жизни. Временами он был безжалостно жесток, как, например, с Франческо Марией делла Ровере из Урбино и Джанпаоло Бальони из Перуджи.11 Он умел лгать, как дипломат, когда это было необходимо, и время от времени улучшал наставления вероломных государственных деятелей, которые его окрутили. Чаще он был гуманен, как, например, когда запретил (тщетно) порабощение американских индейцев и сделал все возможное , чтобы сдержать инквизиторскую свирепость Фердинанда Католика.12 Несмотря на общую мирскость, он добросовестно выполнял все свои религиозные обязанности, соблюдал посты и не признавал никакого противоречия между религией и весельем. Его обвиняют в том, что он сказал Бембо: "Во все века хорошо известно, насколько выгодной была для нас эта басня о Христе"; но единственным авторитетом для него является яростная полемическая работа "Паж пап", написанная около 1574 года безвестным англичанином Джоном Бейлом; и вольнодумец Бейл, и протестант Роско одинаково отвергают эту историю как басню.13
Его увлечения варьировались от философии до буффонады. За столом отца он научился ценить поэзию, скульптуру, живопись, музыку, каллиграфию, иллюминацию, текстиль, вазы, стекло - все формы прекрасного, за исключением, пожалуй, их источника и нормы, женщины; и хотя его наслаждение искусством было слишком беспорядочным, чтобы стать руководством для вкуса, его покровительство художникам и поэтам продолжало в Риме великодушные традиции его предков во Флоренции. Он был слишком покладист, чтобы принимать философию близко к сердцу; он знал, как шатки все выводы, и после окончания колледжа не утруждал себя метафизикой. За едой ему читали книги, обычно исторические, или он слушал музыку. Вкус его был несомненным; у него был хороший слух и мелодичный голос. При дворе он держал несколько музыкантов и щедро им платил. Импровизатор Бернардо Аккольти (прозванный Унико Аретино из-за своего рождения в Ареццо и непревзойденного мастерства в импровизированных стихах и музыке) смог на гонорары, которые ему платил Лев, купить маленькое герцогство Непи; еврейский лютнист получил замок и графский титул; певец Габриэле Мерино был возведен в сан архиепископа.14 Под опекой и при поддержке Льва Ватиканский хор достиг небывалого совершенства. Рафаэль справедливо изобразил Папу читающим книгу священной музыки. Лео собирал музыкальные инструменты не только по красоте, но и по звучанию. Один из них - орган, украшенный алебастром, - Кастильоне назвал самым прекрасным из всех, что он когда-либо видел или слышал.
Лев также любил держать при дворе шутов и буффонов. Это соответствовало обычаям его отца и современных королей и
