не слишком шокировало Рим, который любил смех только рядом с богатством и мздоимством; для нашего ретроспективного взгляда кажется обидным, что легкие или грубые шутки должны были раздаваться при папском дворе, пока в Германии бушевала Реформация. Льва забавляло, когда один из его монахов-буффонов проглатывал голубя за раз или сорок яиц подряд.15 Он с удовольствием принял от португальского посольства белого слона, привезенного из Индии, который трижды прогнулся при встрече с Его Святейшеством.16 Привести к нему человека, чье остроумие, уродство или неумение могло бы освежить его веселье, было для его сердца открытым кунжутом.17 Похоже, он чувствовал, что если время от времени предаваться таким развлечениям, то это отвлечет его от физической боли, избавит его ум от космических забот и продлит его жизнь.18 В нем было что-то обезоруживающе детское. Иногда он играл в карты с кардиналами, позволяя публике присутствовать в качестве зрителей, а затем раздавал толпе золотые монеты.
Больше других развлечений он любил охоту. Она сдерживала его склонность к полноте и позволяла наслаждаться свежим воздухом и сельской местностью после пребывания в плену у Ватикана. Он держал большую конюшню с сотней конюхов. Почти весь октябрь он имел обыкновение посвящать погоне. Лекари высоко оценили его пристрастия, но церемониймейстер Парис де Грассис жаловался, что Папа так долго не снимает тяжелые сапоги, что "никто не может поцеловать его ноги", над чем Лев от души посмеялся.19 Более доброе представление о Папе, чем на картине Рафаэля, мы получаем, когда читаем, как крестьяне и жители деревень приходили приветствовать его, когда он проезжал по их дорогам, и приносили ему свои скромные подарки, которые понтифик так щедро возвращал, что люди с нетерпением ждали его поездок на охоту. Бедным девушкам он давал свадебное приданое, оплачивал долги больных, престарелых или родителей многодетных семей.29 Эти простые люди любили его более искренне, чем те 2000 человек, которые составляли его свиту в Ватикане.*
Но двор Льва был не просто средоточием развлечений и веселья. Это было также место встречи ответственных государственных деятелей, и Лев был одним из них; это был центр интеллекта и остроумия Рима, место, где принимали или размещали ученых, педагогов, поэтов, художников и музыкантов; место проведения торжественных церковных церемоний, церемониальных дипломатических приемов, дорогих банкетов, драматических или музыкальных представлений, поэтических декламаций и выставок искусства. Без сомнения, это был самый изысканный двор в мире того времени. Труды пап от Николая V до самого Льва по благоустройству и украшению Ватикана, по сбору литературных и художественных гениев и самых искусных послов Европы сделали двор Льва зенитом не искусства (ибо оно появилось при Юлии), а литературы и блеска Ренессанса. По количеству культуры история не знала себе равных, даже в перикловских Афинах или августовском Риме.22
Сам город процветал и расширялся по мере того, как собранное Львом золото текло по его экономическим артериям. За тринадцать лет после его воцарения, по словам венецианского посла, в Риме было построено десять тысяч домов, в основном приезжими из Северной Италии, последовавшими за миграцией эпохи Возрождения. Флорентийцы, в частности, толпились здесь, чтобы собрать сливы с флорентийского понтификата. Паоло Джовио, работавший при дворе Льва, оценивал население Рима в 85 000 человек.23 Он еще не был таким прекрасным городом, как Флоренция или Венеция, но теперь, по общему мнению, являлся центром западной цивилизации; Марчелло Альберини в 1527 году назвал его "местом встречи всего мира".24 Лев, занимаясь развлечениями и внешними делами, регулировал ввоз и цены на продовольствие, отменил монополии и "углы", снизил налоги, беспристрастно отправлял правосудие, боролся за осушение Понтийских болот, способствовал развитию сельского хозяйства в Кампанье и продолжил дело Александра и Юлия по открытию и благоустройству улиц в Риме.30 Как и его отец во Флоренции, он устраивал цирки и панихиды, привлекал художников для создания великолепных спектаклей, поощрял маскарад карнавала, даже разрешил устраивать корриду на площади Святого Петра. Он желал, чтобы люди разделяли счастье и веселье нового Золотого века.
Город взял пример с Папы и позволил радости быть безудержной. Прелаты, поэты, тунеядцы, сводники и проститутки спешили в Рим, чтобы испить золотого дождя. Кардиналы, получившие власть от понтификов, и прежде всего от Льва, с бесчисленными бенефициями, которые присылали им доходы со всех концов латинского христианства, теперь были гораздо богаче старой знати, которая погружалась в экономический и политический упадок. Некоторые кардиналы имели доход в 30 000 дукатов в год (1375 000,).31 Они жили в роскошных дворцах, где служили до трехсот человек.32 и украшали их всеми известными в то время предметами искусства и роскоши. Они не совсем считали себя церковниками; они были государственными деятелями, дипломатами, администраторами; они были римским сенатом Римской церкви и предлагали жить как сенаторы. Они улыбались тем иностранцам, которые ожидали от них воздержания и непорочности священников. Как и многие люди их эпохи, они оценивали поведение не по моральным, а по эстетическим стандартам; несколько заповедей можно было нарушить безнаказанно, если это было сделано с учтивостью и вкусом. Они окружали себя пажами, музыкантами, поэтами и гуманистами, а время от времени ужинали с куртуазными куртизанками.33 Они скорбели о том, что в их салонах обычно не было женщин; "весь Рим, - по словам кардинала Биббиены, - говорит, что здесь не хватает только Мадонны, чтобы держать двор".34 Они завидовали Ферраре, Урбино и Мантуе и радовались, когда Изабелла д'Эсте приезжала, чтобы накрыть своими одеждами и женскими милостями их однополые пиры.
Манеры, вкус, хорошая беседа, понимание искусства были сейчас на высоте , а меценатство было богатым. В небольших столицах существовали культурные круги, и Кастильоне предпочитал тихую общину Урбино космополитической, шумной и яркой цивилизации Рима. Но Урбино был крошечным островком культуры; это был поток, море. Лютер приехал и увидел его, и был потрясен и оттолкнут; Эразм приехал и увидел его, и был очарован до экстаза.35 Сто поэтов провозгласили, что Saturnia regna вернулась.
III. SCHOLARS
5 ноября 1513 года Лев издал буллу, объединяющую два обедневших учебных заведения: Studium sacri palatii- Колледж Святого дворца, то есть Ватикана, и Studium urbis, или Городской колледж; теперь они стали Римским университетом и размещались в здании, вскоре получившем название Сапиенца.36 Эти школы процветали при Александре, но зачахли при Юлии, который отвлекал их средства на войну и предпочитал меч книгам. Лев оказывал новому университету щедрую поддержку, пока и сам не оказался втянут в дорогостоящую игру на уничтожение конкурентов. Он привлек в университет множество преданных ученых, и вскоре в нем было восемьдесят восемь профессоров - пятнадцать только в
