знаменитостей, включая Константина Гюйгенса, Йооста ван ден Вондела и Гербранда Бредеро, положили предложения к ее ногам; Она вышла замуж за морского капитана, стала преданной домохозяйкой и матерью и оставила после себя традицию, которая до сих пор дорога голландской памяти, - традицию ума, достижений и благородства.94
Любовь к музыке была распространена даже шире, чем признание искусства. Ян Питерсзон Свелинк из Амстердама, величайший из голландских органистов, обучал Генриха Шейдемана, который обучал Иоганна Адама Рейнкена, который обучал Иоганна Себастьяна Баха. Наряду со всем этим совершенством в голландской торговле царила коррупция, было много пьянства, много борделей и пристрастие к азартным играм во всех их формах,95 вплоть до спекуляций будущими ценами на тюльпаны.96
Харлем был центром культуры тюльпанов. Луковицы были завезены из Италии и Южной Германии в конце XV века. Париж тоже сделал этот цветок модным и выдающимся; в 1623 году один любитель отказался от 12 000 франков (30 000 долларов?) за десять луковиц тюльпанов.97 В 1636 году почти все население Голландии занялось спекуляцией тюльпанами; появились специальные биржи, где можно было купить или продать урожай тюльпанов или фьючерсы на них; тюльпаны пережили свой собственный финансовый "крах" (1637). В том же году аукцион по продаже 120 драгоценных луковиц в пользу сиротского приюта принес 90 000 флоринов; credat qui vult.
В эту благодатную атмосферу беженцы из Фландрии, Франции, Португалии и Испании, а также иностранные купцы со всего мира ввозили стимулирующее разнообразие экзотических способов. Лейденский, Франекерский, Хардервейкский, Утрехтский и Гронингенский университеты собирали всемирно известных ученых и, в свою очередь, создавали других. Юстус Липсиус, Йозеф Скалигер, Даниэль Хайнзиус и Герард Воссиус исповедовали Лейден в первые полвека (1575-1625) его карьеры; к 1640 году Лейден стал самым известным местом обучения в Европе. Среди населения Соединенных провинций грамотность была, пожалуй, выше, чем где бы то ни было в мире. Голландская пресса была первой свободной прессой. Еженедельник "Лейденские новости" и "Амстердамский вестник" читали во всей Западной Европе, потому что они были известны своей свободой слова, в то время как в других странах пресса в это время контролировалась правительством. Когда король Франции попросил пресечь деятельность голландского издателя, он был поражен, узнав, что это невозможно.98
В Голландии было много литераторов, но их беда в том, что они писали либо на латыни, которая умирала, либо на голландском, что сужало их аудиторию; голландцы не могли сделать свой язык, как и свой морской, общим носителем. Дирк Коорнхерт и Хендрик Шпигель поддерживали пылкий жаргон как литературное средство и боролись за то, чтобы освободить его от неконгениальных вкраплений. Коорнхерт - художник, писатель, государственный деятель и философ - был первой и самой яркой фигурой в культурном расцвете, увенчавшем политический бунт. В качестве городского секретаря в Харлеме он составил манифест 1566 года для Вильгельма Оранского, был заключен в тюрьму в Гааге, бежал на в Клев, зарабатывал на жизнь искусным гравером, переводил "Одиссею", Боккаччо, Цицерона и Новый Завет. Вернувшись в Голландию, он боролся за религиозную терпимость и стал символом интеллектуальной истории следующего семнадцатого века, потеряв веру, которую он видел такой искалеченной в кровавых спорах. Он стал агностиком, признав, что человек никогда не узнает истины.99 Его главная книга "Искусство жить хорошо" ("Zedenkunst") предлагала христианство без теологии, систему морали, независимую от религиозных верований. По какому-то недосмотру ему позволили умереть естественной смертью (1590).
Для Голландии было характерно, что бизнесмены часто смешивали литературу со своими материальными делами. Ромер Вишер, богатый амстердамский купец, оказывал помощь и гостеприимство молодым писателям, превратил свой дом в салон, соперничающий с французскими, и сам писал стихи, которые принесли ему титул голландского марциала. Питер Хоофт сделал свой замок Мюйден на Зюйд-Зее пристанищем голландского Возрождения; в свой Мюйдеркринг, или Мюйденский кружок, он принимал поэтов, ученых, дипломатов, генералов и врачей, а сам в последние двадцать лет жизни написал "Нидерландскую историю", рассказав историю восстания Нидерландов в прозе столь сильной и прекрасной, что Голландия прославила его как своего Тацита.
Трое из ста поэтов довели просторечие до литературного расцвета. Якоб Кэтс, в течение двадцати двух лет великий пенсионер Голландии, излагал пословичную мудрость в народных стихах, приправленных пикантными анекдотами; на протяжении столетий произведения "отца Кэтса" были в каждом грамотном голландском доме. Йоост ван ден Вондел, преодолев несчастья и врагов, занял высшее место в литературе Голландии. Его отец, шляпник, был изгнан из Антверпена за анабаптистские взгляды, и Йоост родился в Кельне. В 1597 году семья поселилась в Амстердаме, где отец, бросаясь из одной крайности в другую, открыл чулочную лавку. Йоост унаследовал бизнес, но оставил его работу жене и сыну, а сам восполнял недостаток формального образования, изучая латынь, греческий, итальянский, французский и немецкий языки. Его двадцать восемь пьес были созданы по греческим и французским образцам, тщательно соблюдая единства. Его сатиры высмеивали предопределение и споры между протестантскими сектами. Он чувствовал эстетическую привлекательность римско-католического ритуала и Марии Тессельшаде, которая была одновременно католичкой и красавицей. После смерти ее мужа (1634) и жены Вонделя (1635) два поэта вступили в тесную дружбу. В 1640 году он был принят в католическую веру. Он продолжал обличать религиозную вражду, экономическое сутяжничество и политическую коррупцию и завоевал теплое место в голландских сердцах, воспевая мужество и славу Нидерландов. В 1657 году чулочный бизнес, которым плохо управлял его сын, обанкротился. Сын бежал в Ост-Индию, поэт продал все свое скромное имущество, чтобы удовлетворить требования кредиторов, и в течение десяти лет зарабатывал на хлеб ломбардным клерком. Наконец правительство назначило ему пенсию, и последние тринадцать из своих девяноста двух лет он провел в покое.
Самой привлекательной фигурой в литературе Нидерландов этой эпохи был Константин Гюйгенс, голландец со всей многогранностью итальянского Возрождения. Его отец, Христиан Гюйгенс, был секретарем Государственного совета в Гааге; его сын, Христиан Гюйгенс, должен был стать величайшим из континентальных ученых в эпоху Ньютона; между ними Константайн поддерживал замечательную прогрессию способностей семьи. Он родился в Гааге в 1596 году. Там, а также в Лейдене, Оксфорде и Кембридже он получил обширное образование. Он писал латинскую и голландскую поэзию, занимался легкой атлетикой, стал хорошим музыкантом и художником. В двадцать два года он стал членом дипломатической миссии в Англии, играл на лютне перед Яковом I и влюбился в Джона Донна, чьи стихи он позже перевел на голландский. В двадцать три года его отправили с дипломатической миссией в Венецию; по возвращении он едва не погиб, скатившись с самого верхнего шпиля Страсбургского собора. В 1625 году он стал секретарем нескольких
