– Задача моего отряда?
– Разведка, диверсии на железной дороге, уничтожение складов, казарм, штабов, ликвидация красных командиров и комиссаров, изъятие конского состава, фуража, продовольствия, оружия и боеприпасов. Полагаю, ваш отряд станет бесценной школой для молодых офицеров, которые вскоре, в новой армии, возглавят подразделения фронтовой разведки.
Гоштовт закурил, о чём-то задумавшись, прошёлся по кабинету.
– И вот что, Сергей Эдуардович, прошу вас работать тихо, без звона и грохота, ювелирно, что называется. Немцы очень нервно реагируют на шумные выходки наших офицеров. Тут у нас один капитан целую клоунаду устроил. – Ротмистр хмыкнул в усы. – Сформировал небольшой отрядик в двадцать сабель с одним пулеметом, водил его строем по городу с песнями, бряцали оружием, звенели шпорами, в кабаках в пьяном угаре грозились немедленно идти на прорыв красной завесы… Наконец, капитан предложил штурмом взять станцию Торошино, но сознавая, что большевистская разведка могла всех его бойцов знать в лицо, решено было наступать в масках. Сердобольные псковские гимназистки горячо откликнулись на патриотический призыв и принялись шить маски. Да, да, ротмистр, не смейтесь. Вскоре отряд щеголял в изящных масках из чёрного бархата, в которых вполне можно было бы показаться на любом маскараде. Немцы не могли стерпеть подобного афронта, всячески старались сдерживать военный пыл отряда. Они опасались, что вследствие авантюризма русских офицеров у большевиков возникло бы основание обвинить немцев в нарушении мирных договоренностей, и запретили эту театральную диверсию на советской территории. А нам настоятельно рекомендовали этого капитана и его подчиненных отправить на юг, в Добровольческую армию. Что мы и сделали.
Ротмистры долго смеялись, вспоминая по этому случаю разные курьёзные истории и случаи из их фронтового опыта.
3
После Пасхи, восьмого мая, Павловский устроил смотр сформированного им отряда. Он отобрал тридцать молодых офицеров, служивших ранее в гвардейской и армейской кавалерии, имевших боевой опыт, в чинах корнета, подпоручика и поручика. Только своим заместителем выбрал сорокалетнего штабс-ротмистра Павла Ивановича Никитина, командовавшего на фронте гусарским эскадроном, офицера вдумчивого, деликатного, исполнительного, очень организованного и строгого. Никитин, несмотря на почти пятнадцатилетнюю разницу в возрасте, сразу признал в Павловском командира, уважительно относился к его боевым заслугам, ранениям и наградам, взял на себя организационно-хозяйственные вопросы и дисциплину. Боевую подготовку Павловский оставил за собой.
Под базу отряда немцы отвели разорённую и заброшенную в семнадцатом году небольшую помещичью усадьбу с хозяйственными постройками в трёх верстах от города по Псково-Рижскому шоссе. От центра города было далековато, но зато место оказалось в сосновом лесу, скрытое от посторонних глаз. Немецкие сапёры на скорую руку привели усадьбу в порядок, споро обнесли её колючей проволокой, установили четыре деревянные сторожевые вышки. Взвод ландверовцев под командованием пожилого лейтенанта, никого не спрашивая, занял главный помещичий дом, на вышках установили пулемёты, взяли под охрану ворота и периметр, привезли полевую кухню, дымившуюся круглосуточно, зажили основательно и уютно, не вмешиваясь в дела этих странных русских.
Офицеры Павловского поселились в двух флигелях, кое-как обустроились, наладили баню, кухню, всё свободное время резались в карты, шахматы, шашки, забивали «козла» в домино, кто-то писал стихи, кто-то читал, кто-то что-то мастерил в усадьбе, строгали, пилили, колотили. Несколько человек гоняли по двору выторгованный у немцев за какую-то дрянь старый футбольный мяч. Никитин нанял на кухню двух стряпух из местных баб. Те довольно сносно готовили из выделяемых немцами продуктов, никто на еду не жаловался.
Сухого закона в отряде не вводили, но пили мало, денег у людей не было. Да и за какие деньги можно было что-либо купить? Крестьяне наотрез отказывались брать царские и керенки, нос воротили от советской макулатуры, соглашались лишь на рейхсмарки, которых был мизер, да и то лишь у Павловского, снабжённого штабом создаваемого корпуса для покупки продуктов. Но русский офицер не был бы русским человеком, не найдя возможности выпить. И находили. Первым делом наладили карточную игру с немцами. Отчего-то немцы всегда проигрывали, расплачиваясь дешёвым шнапсом, но в азарте верили в возможность отыграться и вновь проигрывали. Затем пошли в бой шахматы и шашки. Тут совсем было плохо, и немцы, быстро проиграв дюжину бутылок, вскоре отказались от этих интеллектуальных потуг.
Отряд одели в новую солдатскую форму, выданную немцами с армейских складов, доставшихся им во Пскове, обули в яловые сапоги. Немцы завидовали, сами-то ходили в обмотках. Погоны, ремни, фуражки, нательное и постельное бельё и ещё много всего разного штабс-ротмистр Никитин раздобыл по подписке в городе у лояльного населения, либо выклянчил у ротмистров Гоштовта и фон Розенберга из неприкосновенных запасов будущего корпуса. В конюшню немцы завели три десятка разных по качеству лошадей, большинство из которых годились разве что для водовозных, ассенизаторских упряжек и иных тыловых надобностей. Лишь с десяток оказались строевыми, да и то выбракованными германцами из состава кавалерийского полка. Но и этому были рады. Павловский говорил озадаченному Никитину:
– Не расстраивайтесь, Павел Иванович. Нам бы только в рейд сходить, коней, словно цыганская шайка, приведём, будьте уверены. Плохо, что немцы с оружием тянут. Пора бы уже учебные стрельбы начинать.
С оружием немцы тянули. Боялись. Тревожились за своё спокойствие. Вдруг эти русские какой переполох устроят, вдруг напьются да немецкий караул постреляют. Только после вмешательства полковника барона фон Людинкгаузена-Вольфа, человека жёсткого и решительного, одним прекрасным майским утром во двор въехали четыре фуры, запряжённые восемью здоровенными першеронами, под охраной десятка немецких солдат. Обер-фельдфебель, старший обоза, долго, точно завзятый бюрократ, оформлял передаточные документы со штабс-ротмистром Никитиным, а затем, завершив дело, как истукан молча стоял перед Павловским, нагло глазами выклянчивая взятку за героически исполненный труд. Павловский язвительно ухмыльнулся и брезгливо вложил в лапу обер-фельдфебеля мятую бумажку в две марки. Немец сунул ассигнацию в карман и, отойдя, злобно прошипел:
– Russische Schweine [14].
Немцы быстро разгрузили фуры и так же быстро убыли.
В ящиках оказалось пятьдесят новеньких, еще в масле, мосинских драгунских карабинов 1891 г., пятьдесят новых револьверов «наган», 23 ящика с десятью тысячами винтовочных патронов и лишь двадцать картонных коробок по десять патронов для револьверов. На круг выходило по одному заряженному барабану на брата.
– Ну и жмоты! – возмущался Никитин.
– Суки зажравшиеся, – вторили ему таскавшие ящики офицеры, – за взятку-то, видимо, сколько угодно отвалили бы.
– Это уж точно, – поддержал подпоручик Гуторов, – вы обратили внимание, господа, что эти швабы поганые обратно в фурах увезли несколько ящиков? Как пить дать – патроны. Ведь явно продадут.
Неподалёку в лесу обустроили стрельбище, Павловский назначил учебные стрельбы. Из револьверов не стреляли, патронов не было. Пристреливали карабины, экономно расходуя боеприпасы. Затем началась выездка лошадей, занятия по джигитовке, преодолению водных преград, стрельбе на скаку, обучение бою в лесу, конным атакам из засад, отступлению отрядом, мелкими группами с прикрытием. Каждый день Павловский лично проводил с отрядом занятия по физической подготовке, рукопашному бою, метанию ножей. Офицеры уставали, вечером, помывшись в бане и наскоро поужинав, валились замертво на кровати. Перед Пасхой Павловский дал отряду отдых.
Никитин привёз батюшку, в чудом сохранившейся усадебной часовне отстояли всенощную. Потом разговлялись, стряпухи напекли пирогов с мясом, рыбой, яйцами, наварили жирного студня. Два дня ели и умеренно пили, молодёжь под гитару пела романсы. И все отсыпались.
