Не обеспечил ничего? Неужели даже дешевую квартиру не снял? И денег на проживание не выделил… Ай-яй-яй, как это? Ах, простите, тебя же просто как самую дешевую шлюху, трахают. И на твое благополучие ему плевать, поверь.
— Ты не права. Ты не права.
— Не веришь? Тогда отправляйся к любимому завтра и скажи, что беременна. Узнаешь, что он об этом думает.
Почему-то я была уверена, что Даша еще ничего не сказала Руслану.
Судя по колебаниям сестры, я была права, но Даша все же выдавила из себя неуверенное:
— Он обрадуется.
***
Немного позднее разыгралась вторая часть драмы, уже по приходу мамы. Я больше не могла молчать, решила, что ей пора знать, во что вляпалась Дашка.
Слезы. Истерики. Ругань…
По второму кругу, только теперь уже маме стало плохо. Давление упало…
Пришлось вызывать скорую.
Маме поставили укол, посоветовали обследоваться целиком. Но мы-то знали, в чем причина: в моей младшей сестренке. Кажется, мы ее избаловали. Она же всегда была «маленькая еще», как говорила мама.
Вот и выросла, маленькая. Выросли и ее проблемы.
Я даже не сомневалась в том, что эти заботы упадут на наши плечи.
***
Скандал в семье привел к тому, что на следующий день я была выжата морально, словно лимон, совсем без сил.
Приезд врача, осматривающего Яну, принес новую пищу для размышлений.
Хотя, если быть честной, думать уже не стоило. Надо было действовать.
Вердикт был однозначным: требуется операция, и сделать ее в тех условиях, что были сейчас, не представлялось возможным.
— Вы переезжаете, — заявил Богдан. — Ко мне.
Она
Дата переезда была назначена.
Я никогда бы не подумала, что буду переезжать в такой сложной обстановке. Откровенно говоря, вообще о переезде, как таковом, не думала. Признаюсь, иногда мечтала, что однажды мы с Яной переедем, но эти мечты казались далекими-далекими, реальность тянула вниз, ближе к тем возможностям, что у меня были. Они же считались сильно ограниченными, если быть честной.
Но вот я уже паковала вещи, а в голове такой сумбур, мамочки! Сердце буквально выпрыгивало из груди, мысли путались. На глаза то и дело слезы наворачивались: нужно было уместить нашу с Яной жизнь в несколько чемоданов, и я понятия не имела, как это сделать!
Богдан вообще заявил, что я могла с собой не брать ничего из вещей, он обеспечит нас всем необходимым. Но я так не могла. По сути, меня отрывали из привычной среды, а там, в гостях у Богдана, я буду на птичьих правах находиться. У нас еще не такое хорошее общение, чтобы я без опаски смотрела в будущее.
Страшилась кучи разных сложностей: непонимания, ссор по мелочам, старых обид… Много всего! Ко всему прочему расстаться со старыми вещами мне было сложно и по другой причине: они хранили множество приятных воспоминаний и казались мне наполненными особенным, живительным теплом.
Возможно, начать с чистого листа и построить что-то новое даже хорошо в некоторых случаях. Однако мне будет проще адаптироваться в новых условиях, если меня будет окружать несколько приятных сердцу вещиц и мелочей.
Обстановка для переезда нервная: проблемы с Дашей только набирали обороты!
Скандалы, ссоры, слезы мамы, ее попытки воздействовать на сестру — ничего не помогало! Она уперлась в свое «хочу и буду», не видела ничего. Разумеется, мне было психологически сложно понимать, что оставлю маму наедине с этой раскапризничавшейся нахалкой. Она ведь и не думала упростить нам жизнь, бросила работу, куда едва устроилась, ничего не объяснила, зато выкатила претензию слезливую:
— Вы портите мне настроение! До истерики доводите. Выкидыш хотите мне устроить, что ли?!
И как с ней бороться…
Если я еще могла что-то сказать, прикрикнуть и голос повысить, сестра немного прижимала свои хотелки и уменьшала гонор, то с мамой она вела себя исключительно дерзко и требовательно, а у мамы характер слишком мягкий. Ее легко было разжалобить слезами и истерикой. К тому же она заочно поддерживала сестру в желании оставить малыша и придерживалась мнения, мол, дал бог зайку, даст и лужайку…
Я опасалась как бы в итоге содержание Дашкиного ребенка не упало на мои плечи… Вот честно, сколько я всю семью тянула, а Дашка, что?
Не торопится вступать во взрослую жизнь, с этим Мурзалиевым чего учудила, и с психом бросила работу, шляется черт знает где целыми днями. Хоть вышвыривай ее вещи на улицу, мое терпение подходило к концу. Единственное, что меня удерживало так поступить, это мама. Она бы расстроилась до слез, а ее здоровье и сердце в последнее время и так шалили…
Плохо, что только я это понимала и действовала во благо. Сестричка же нагло этим пользовалась, на жалость давила.
Мурзалиеву о своей беременности она сообщать не спешила, что меня злило неимоверно. Неужели она обманом хотела навязать мужчине нежеланного ребенка, дотянув до срока, когда аборт было бы сделать невозможно?!
И в то же время требовать, чтобы она пошла и избавилась от малыша… казалось чудовищным. Я-то в свое время оставила ребенка, даже зная, что Богдану мы были не нужны.
Так сложно.
Сердце болело.
Семья же. Родные! Какие бы ни были, но ближе мамы и сестры у меня не было никого.
***
— Настюш, а ты Зайку-Улыбаку возьмешь? — появилась рядом мама, протягивая затасканного старого зайчика, любимую игрушку Яночки в прошлом.
— Ох, ма. Вспомнила же ты, — улыбнулась я, смахнув слезинки с ресниц. — Даже не знаю, мне кажется, Яна уже переросла эту игрушку.
— А ты подумай, она много места не займет.
— Ма, ты только посмотри на эти горы вещей. Надо выбрать самое необходимое, а у меня руки не поднимаются убрать лишнее. Еще Зайка сверху…
— Попроси Богдана. Неужели он ради дочери еще один чемодан не нагрузит? Или не просила…
Я отвела взгляд в сторону. Отношения с Богданом — больная, сложная тема. Хочется, но…
В этот миг сердце замерло в груди.
Я, кажется, впервые с момента его появления открыто себе призналась, что хотела… быть… с ним.
До дрожи.
— Да ну прекрати. Ничего я просить не стану.
— Какая ты гордая, он на тебя с тоской и жаждой смотрит… Глядишь, на многое бы согласился, но ты его сторонишься, а он уже не знает, на какой кобыле к тебе подъехать.
— Вот опять мы о Богдане говорим. Почему, ма? Все разговоры к нему сводятся.
— Потому что ты
