дискуссии, например, о том, что женщины должны краситься, превращаются в споры о том, является ли "выбор" в пользу макияжа антифеминистским актом, усугубляющим сексизм, или смелым, выразительным актом женского неповиновения. Войны за макияж" до сих пор регулярно собирают десятки тысяч ответов в социальных сетях, таких как Instagram и Tumblr, [38] с женщинами, выражающими недовольство тем, что их стыдят за их выбор с обеих сторон. В 2020 году бывшая писательница Джессика ДеФино написала в The New York Times, что испытывает облегчение от того, что пандемия заставила многих женщин усомниться в трудоемких режимах красоты, которых они должны были придерживаться всю свою жизнь, и что она приветствует тот факт, что маникюр больше не рассматривается как нечто абсолютно необходимое.[39] Она получила шквал возмущения и критики, в основном от коллег-женщин, которые обвинили ДеФино в том, что она не поддерживает свободу женщин принимать собственные решения и нападает на многомиллионную индустрию, которая в основном принадлежит женщинам.
Женщины также подвергаются неустанному контролю, когда решают, заводить ли им детей, брать ли фамилию супруга, объединять финансы с партнером или делать косметические операции. Зачастую на женщину оказывается значительное социальное и юридическое давление, заставляющее ее сделать тот или иной выбор в этих сферах, однако, если женщина обращает на это внимание, это воспринимается как сексизм, не позволяющий женщинам делать все, что они хотят. Благодаря системному стыду женщины часто воспринимают критику сексистских стандартов как обвинение их собственного поведения в соответствии с этими стандартами. Люди идентифицируют себя со своим выбором, даже если их возможности были ограничены или принуждены. В конце концов, Системный стыд учит, что наше потребление морально и что личный выбор - единственный инструмент изменений.
Личная ответственность
Системный стыд невероятно эффективен для того, чтобы свести на нет мощные общественные движения. Как только большие группы людей начинают организовываться, чтобы потребовать изменений в своей правовой системе, правительстве или работодателях, те же самые силы используют системный стыд, чтобы заменить тщательно продуманные коллективные требования призывом к личной ответственности. Системный стыд говорит нам, что изменения должны исходить изнутри - что расизм решается выбором людей не быть фанатичными, что несправедливые стандарты красоты могут быть улучшены только путем принятия женщинами большей уверенности в себе, и что насилие с применением оружия прекратится только тогда, когда каждый психически больной человек подчинится лечению. И когда человека действительно волнуют подобные социальные проблемы, анализ собственных взглядов и невежества, конечно, не является плохим началом для перемен. Настоящая проблема возникает, когда системный стыд использует одержимость личной ответственностью вместо более широкого понимания того, откуда на самом деле берутся социальные проблемы.
Когда Брэнсон, социальный работник небольшой некоммерческой организации по охране психического здоровья в Миннеаполисе, заявил о себе как о гендерно ориентированном человеке, его сразу же назначили консультантом организации по всем вопросам Trans 101. Исполнительный директор пригласил Брэнсона на закрытую встречу с правлением организации, где его засыпали вопросами о медицинских процедурах, связанных с переходом, и попросили защитить правомерность использования людьми местоимений "они/они" (Брэнсон не проходил медицинский переход, и его местоимения - "он/она"). Затем ему "добровольно" предложили создать и провести семинар, на котором все сотрудники организации будут учиться тому, как удовлетворять потребности своих транс-клиентов.
"Мое образование было связано с работой с пациентами, которые занимались самоповреждением, и семьями, живущими в бедности", - говорит Брэнсон. "Я не думала, что я подходящий человек для того, чтобы вести подобные дискуссии".
Вместо того чтобы внедрить процедуры, которые помогли бы сотруднику в будущем легче перейти на новую работу, работодатель Брэнсона ожидал, что он сам создаст все необходимые знания и ресурсы. Но более того, Брэнсона использовали в качестве символической фигуры, обозначающей проблемы всех остальных трансгендеров и гендерно неполноценных людей в целом. И именно здесь системный стыд заявил о себе с наибольшей силой. "После долгих разговоров я убедил свою компанию нанять консультанта по вопросам трансгендерности", - рассказывает он. "Они привели человека, который перечислил длинный список гендерной терминологии и сказал, чтобы все начали указывать свои местоимения в подписях к электронным письмам. И они говорят что-то вроде: "Используйте слово "трансгендер", не используйте слово "транссексуал"". Я знаю людей, которые с удовольствием используют слово "транссексуал"! Наши клиенты - бедные люди, в основном BIPOC, и у многих из них нет документов. Им нужна помощь в посещении врачей, в работе с агентствами социального обслуживания. Им нужно от нас больше, чем местоимения в наших электронных письмах".
Когда Брэнсон пожаловался на эти пробелы, его руководитель сказал ему, что он вносит "раздор" и затрудняет работу. А когда он решил не быть "открытым" для всех своих клиентов или для всех внешних агентств, с которыми он работал, Брэнсона раскритиковали.
"Я забочусь о людях, которых обслуживаю, хочу, чтобы у них был хороший опыт, и если я буду все объяснять тем, что я гендерно озабоченная, это не обезопасит их", - объясняет Брэнсон. "Если я взаимодействую с системой патронатного воспитания, которая дискриминирует родителей-педиков, то моя открытость может не улучшить ситуацию для моих клиентов - более того, она может ухудшить ее. И для меня это тоже отстой".
Опыт Брэнсона - это то, чему я был свидетелем как защитник прав инвалидов. Из-за того, что я пишу и выступаю в защиту аутизма, организации часто приглашают меня выступить с докладом о том, как лучше приспособить сотрудников с нейродивергенцией. Прежде чем выступить, я провожу как можно больше исследований, а затем прихожу в компанию с целым списком рекомендаций: Например, они должны предлагать всем сотрудникам возможность работы на дому, а также гибкий график, а приспособления для людей с ограниченными возможностями должны быть доступны даже тем, кто не может получить доступ к официальной документации. Когда это уместно, я также люблю указывать на некоторые изменения в политике, в которых нуждаются аутисты: Мы должны иметь возможность быть открытыми инвалидами , не рискуя лишиться юридической самостоятельности или опеки над детьми, и наш нейротип должен перестать считаться настолько социально нежелательным, что многим из нас запрещено иммигрировать в другие страны. Это высокоуровневые, системно-ориентированные решения проблемы абьюзинга, и мне больно говорить, что многие компании, университеты и некоммерческие организации не хотят их слышать.
Вместо этого руководители организаций просят меня наполнить свои выступления советами, полезными только для отдельных людей: длинным списком того, какие термины, связанные с инвалидностью, являются оскорбительными, и советами о том, что должны делать аутичные сотрудники, чтобы лучше справляться со своей рабочей нагрузкой. Некоторые из этих бесед заслуживают внимания. И все же я не могу не заметить, что
