определенных взглядов, попадает под влияние иных чиновников, с иными приоритетами и взглядами. В конце концов, колесо поворачивается, и нация, пользовавшаяся благосклонностью, просыпается, обнаружив себя порабощенной. Собственно, она всегда была в рабстве, являясь подданной империи. Но в хорошие времена факт рабства забывался.
Империя не может быть государством свободы. Она всегда деспотическое государство. Деспотизм может быть вежливым или злобным, в зависимости от обстоятельств и характеров чиновников на данный момент; и он может быть доброжелательным по отношению к одной нации и злобным по отношению к другой, к каждой в свою очередь. Но в любом случае империя не предлагает нации свободы. Только национальное государство, управляемое лицами, выдвинутыми из племен, составляющих эту нацию, может быть свободным, потому что только правители, связанные с этой нацией узами преданности и воспринимающие то, что происходит с нацией, как происходящее с ними самими, могут постоянно посвящать себя ее свободе и самоопределению.
Отсюда следует, что строй национальных государств будет тем строем, который предлагает наибольшую возможность коллективного самоопределения нациям. Этот вывод может быть сформулирован в терминах хорошо известного тезиса о том, что свобода существует только там, где поддерживаются множественные независимые центры власти. Это наблюдение знакомо из экономической сферы, где система, в которой доминирует одна корпорация или картель, неизменно означает, что другие не будут иметь свободы конкуренции, независимо от того, какими формальными правами они обладают. Это верно и во внутренней национальной политике, в которой и племенные, и индивидуальные свободы практически невозможно поддерживать, если власть правителя не ограничивается присутствием других властных центров. То же самое проявляется на уровне межнационального устройства: нация чувствует себя свободной и осуществляет самоопределение только в системе без доминирующего властного центра - имперского государства, которое со временем обязательно использует возможность диктовать законы. Конечно, строй национальных государств с несколькими конкурирующими властными центрами сам по себе не гарантирует, что конкретное государство располагает ресурсами, чтобы противостоять внешнему давлению, которое толкает его к политике, противоречащей интересам народа. Но там, где есть несколько властных центров, попытка противостоять такому давлению может найти поддержку со стороны других центров, которые предложат помощь. Например, апеллируя к Англии и Франции, голландцы смогли обеспечить свое самоопределение, несмотря на давление со стороны Испании. Точно так же американцы, добивавшиеся независимости от Британии, преуспели благодаря французским пехотным и военно-морским силам.
Этот момент хорошо резюмирован Ваттель, отметивший, что вся идея "баланса сил" в международных делах, предлагающая быть зорким, не допуская того, чтобы одна нация сконцентрировала слишком большую силу, как раз в том и состоит, чтобы сохранить возможность национальной свободы всем государствам. Как он пишет:
Это то, что породило знаменитую идею политического равновесия или баланса сил. Под этим подразумевается положение вещей, при котором ни одна сила не находится в состоянии абсолютного преобладания и установления закона другим ... [Лучше всего] прибегать к только что упомянутому методу создания союзов, чтобы противостоять самому могущественного, и предотвратить его способность давать закон. Это то, что сегодня осуществляют европейские правители.
Обратите внимание, Ваттель не считает, что баланс сил между странами поддерживается ради мира и стабильности. Скорее, цель баланса сил состоит в том, чтобы гарантировать, что ни одна нация не станет настолько сильной, чтобы иметь возможность "давать законы" другим. Другими словами, целью принципа является сохранение свободы наций издавать собственные законы, то есть сохранение независимости и самоопределение.
Таким образом, благо коллективного самоопределения, известное нашим предкам по кланово-племенному устройству, находит свое максимальное выражение в институте национального государства. Нация, способная установить мир между своими племенами и одновременно сопротивляющаяся побуждению тратить ресурсы на попытки завоевания других и навязывания им своего порядка, это нация, подготовившая почву для жизни в условиях национальной свободы - свободы, разделяемой людьми, лояльными друг к другу и способными направить свою энергию на самосовершенствование в духе своего неповторимого наследия, не будучи принужденными поклоняться другой нации или империи. При этом стремление к коллективной свободе и самоопределению сохраняется, культивируется и направляется таким образом, чтобы оно приносить пользу, в то же время уменьшая, насколько возможно, приносимый вред.
Нельзя также говорить, что лишь изначально родившиеся внутри нации и разделяющие ее язык, религию и историю, могут участвовать в коллективной свободе, ставшей возможной благодаря национальному государству. Независимое национальное государство может принимать и, действительно, принимает новые племена и кланы, желающие установить узы преданности с нацией и использовать свои уникальные возможности. Так, англичане приняли шотландцев, валлийцев и северных ирландцев в более широкую британскую нацию. Индуистское большинство приняло сикхов в состав индийской нации, а в Израиле еврейское большинство аналогичным образом приняло друзов, бедуинов и другие общины, вместе служащих в вооруженных силах. То же самое верно во всем мире. Малые кланы и племена предпочитают устанавливать постоянные узы с более крупной нацией, желающей чтить их уникальные традиции и обеспечивать их рост. Эти усыновленные племена могут участвовать в свободе нации, воспринимая ее как свою собственную, так же, как это делают члены других национальных племен.
Для империалистов культивирование наций ненавистно и видится ограниченностью и узостью мышления. Но преданность делу исправления жизни собственного народа и развитию собственного наследия превосходит существование, посвящённое подавлению чужих восстаний. Самопровозглашенные границы национального государства, кажущиеся узкими и ограниченными, на самом деле являются ключом к свободе нации, освобождая ее от оков империи. Так освобожденное национальное государство позволяет направить энергию национального руководства на действительно стоящую цель: развитие уникальной страны и народа с их особым характером и пониманием правды.
4. Конкурентоспособный политический порядок. Характерной меткой наполеоновского империализма было то, что он не поддерживал государства, не созданные по образцу его собственного революционного режима, фактически установив единую правовую систему по всей Европе. Даже такой древний институт, как венецианский город-государство, конституционные традиции которого продержались более тысячи лет, был для него лишь мерзостью, которую следует уничтожить. То же убеждение, что вы постигли высшую истину и теперь все должны принять ее, характеризовало мысль Ленина и советского империализма на протяжении всего его семидесятилетнего курса. И это вновь проявляется в наше время в доктринах Европейского Союза, не удовлетворяющегося правлением одной нации, и постоянно стремящегося навязать единообразие всем нациям в соответствии с политическими истинами, которые его бюрократы считают универсально очевидными. Все эти три европейские империи считали, что прилагают (каждая по-своему) доктрину эпохи Просвещения об универсальном разуме, диктующую единую самоочевидную политическую истину всему человечеству. Принцип национальной свободы основан на совершенно ином, даже противоположном взгляде на мыслительные способности человечества. Он основан на предположении, что политическая истина не является очевидной для всех и сразу, будь то из опыта или путем рассуждений. Человеческий разум, как подчеркивал Джон Селден, способен прийти
