мировой экономики ему безопаснее, как всякому рационалисту, полагать, что правила, необходимые для процветания экономики человечества, уже открыты, и центральный руководящий орган сможет определять политику, подходящую для всего человечества, и от такого централизованного планирования все будет процветать!
Именно таким рационалистическим теориям противостояла Маргарет Тэтчер в Европе, утверждая, что попытка предоставить центральному экономическому органу полномочия по выработке политики во всех странах положит конец "разнообразию и конкуренции между государствами", что является условие для успешного свободного предпринимательства". Как она пишет:
Было заявлено, что целью было создание "равных условий для игры". В этой фразе есть обнадеживающий оттенок, но на самом деле она заключает в себе фундаментальную ошибку, связанную с торговлей. Свободная торговля позволяет фирмам из разных стран конкурировать. Но поскольку "равные условия игры" останавливают ту часть конкуренции, которая исходит от различных регулирующих систем, она на самом деле снижает прибыль от торговли ... Если гармонизация выходит за рамки технических стандартов и тому подобного, а также применяется к трудовому законодательству, социальному обеспечению и налогообложению, это глубоко разрушительно с экономической точки зрения. Это происходит потому, что конкуренция между разными странами за обеспечение наиболее благоприятных международных условий для предпринимательства являются мощным двигателем экономического прогресса.
По Тэтчер, подлинный эмпиризм заинтересован в различиях экономик разных стран. Это верно и в экономике, и в любой другой сфере: конкуренция между независимыми национальными экономиками откроет широчайшее поле для экспериментирования, ведущего путем проб и ошибок к прогрессу как в структуре законов и регуляций, так и в налогообложении и видах торговых соглашений, заключаемых между странами - достижениям, которые не возможно достичь в контексте единой, навязанной всем экономической системы. Такие инновации будут осуществляться независимыми национальными государствами, конкурирующими друг с другом, и затем имитироваться и распространяться по всему миру, принося пользу странам, первыми их принявших.
Добровольная координация между странами всегда желательна там, где есть очевидные общие интересы. Тэтчер упоминает сотрудничество между странами в установлении технических стандартов, позволяющих компаниям конкурировать заграницей, и также легко она могла бы упомянуть сотрудничество в вопросах безопасности, окружающей среды, здравоохранения, помощи при стихийных бедствиях и т.п. Такое сотрудничество может принести пользу каждой стране, пока оно остается строго в рамках соглашений между полностью независимыми странами и не подчиняет их полномочиям международных органам, принимающим решения за них.
5. Индивидуальные свободы. Независимое национальное государство - лучший известный человечеству институт для учреждения коллективной свободы и самоопределения. Но коллективная свобода не тождественна свободе личности. Американцы, изъявляя свою национальную свободу и самоопределение, вместе с тем, были толерантны к рабству и одиозным расовым законам на протяжении большей части своей истории. Французы имеют долгую историю изъявления своей национальной свободы, подавляя языки и религиозные практики, которые они находят жестокими. И можно привести бесчисленное множество других примеров, в которых национальная независимость не привела к защите индивидуальных свобод. С учетом этого высказывалось предположение, что индивидуальные права и свободы легче защитить в имперском или универсальном государстве, где равенство может быть предоставлено множеству наций, языков и религиозных традиций, что невозможно в национальном государстве, где приоритет отдается языку и религиозным традициям одной нации.
Но существует мало исторических свидетельств, подтверждающих предположение о том, что имперское государство лучше подходит для защиты свободы личности. Напротив, все известные нам имперские государства были автократическими режимами того или иного рода. Между тем развитие традиции индивидуальных прав и свобод зародилось как раз в национальных государствах, и ряд политических теоретиков предполагали, что национальное государство является единственной средой, в которой могут быть стабильны свободные институты. Милль в своей работе "Соображения по поводу представительного правительства" (1861 г.) поддерживал эту преобладавшую в XIX веке точку зрения, утверждая, что "необходимым условием для свободных институтов является совпадение границ правительства более или менее с границами национальностей". Ничто, происходившее в последующие полтора столетия не дало нам основания усомниться в его оценке. Почему это так?
Традиция индивидуальных прав и свобод уходит корнями в законы Моисея и наиболее успешно развивалась в законодательствах Англии и Америки. В этих странах права и свободы личности никогда не существовали сами по себе, но были частью более широкой структуры, которую можно назвать свободными институтами. Они предусматривали, что: (i) законы страны приоритетны воле короля (или президента) и не зависят от нее; (ii) полномочия короля (или президента) ограничиваются представительными органами нации, чьи советы и согласие он должен получить, дабы обложить нацию налогом, изменить ее законы или назначить должностных лиц; (iii) права человека могут быть нарушены государством только в соответствии с законами; (iv) законы составлены таким образом, чтобы защищать, среди прочего, право человека на жизнь, брак и собственность, а также свободу слова, передвижения, ассоциации и религии; (v) проводятся публичные выборы для назначения должностных лиц в некоторых ветвях власти.
Анализируя эти характеристики свободных институтов, мы видим, что свободы личности, гарантированные в Англии и Америке, не являются чем-то, что индивид обладает "от природы", а, напротив, являются результатом сложной системы, разработанной многими столетиями проб и ошибок. Эти принципы устанавливают обширные права и свободы для каждого человека, уравновешивая полномочия правителя с полномочиями различных племен и фракций нации, созванных в парламент; и путем уравновешивания полномочий как правителя, так и сильнейших племен и фракций с полномочиями независимых судей и присяжных, которым поручено диктовать применение закона к индивиду. Функционирование всего этого механизма зависит, что сразу очевидно, от готовности правителя, а также сильнейших племен и фракций страны позволить ограничить свою власть таким образом. Они должны пойти на ослабление своей власти и подчинение нежелательным результатам, не пытаясь их отменить насильственным путем.
При каких условиях правитель, как правило, глава самого могущественного племени или фракции в стране, а также главы других могущественных племен и фракций, могут согласиться на такое ограничение? Это возможно только при условиях, имеющих место в национальном государстве: условиях, где главы соответствующих племен и фракций связаны друг с другом узами взаимной лояльности; и где племена и фракции, ими возглавляемые, также лояльны друг другу. Там, где существуют такие узы лояльности, индивидуальные свободы, защищаются упомянутым громоздким правительственным механизмом, и вытекающие отсюда выгоды для материального процветания и национальной целостности воспринимаются как блага, получаемые всеми и каждым. Там, где они существуют, даже деятельность политической фракции, которую человек ненавидит, или церкви, которую он не одобряет, или газеты, которую он считает наполненной безответственным подстрекательством, может восприниматься как продвижение дела нации, потому что они являются выражением свободных институтов, являющихся силой и славой народа. Мы видели, что именно такие узы лояльности, возникшие в контексте национальных государств Англии, Голландии и Америки, были достаточно сильны, чтобы возникли обширные индивидуальные права и
