одно: чтобы в табеле не было двоек и чтобы меня не выгнали из школы.
Если бы она проверяла мой дневник, я бы каждую неделю получал свою порцию порки в более чем предостаточном количестве.
Дневник прямо-таки пестрел гневными записями красного цвета:
«Разговаривал на уроке!»,
«Огрызался с учителем!»,
«Не сделал домашнее задание и откровенно хамил»,
«Тамара Матвеевна, срочно примите меры! Сегодня на протяжении всего урока говорил голосом Горбачёва!»,
«Уважаемая мама Курилко! Ваш сын назвал привселюдно свою одноклассницу «прошмандовкой». Выясните, что это означает, и строго накажите».
«Спал на уроке».
В шестом классе маму в очередной раз вызвали в школу. Ей отдали мой блокнот, отобранный у меня Елизаветой Людвиговной.
- Вот, посмотрите, - сказала маме мой классный руководитель, - чем занимается ваш сын вместо того, чтобы прилежно учиться.
Мать полистала блокнот.
В принципе ничего крамольного в блокноте не содержалось. Там было – как и указывала надпись на первой странице – «Записанное за учителями». Какое-то время я записывал за нашими педагогами всё, что мне казалось забавным или смешным.
Абсолютным лидером в этих записках был наш учитель истории Николай Иванович. Он порой такие выдавал перлы, что ни один юморист не придумает.
До сих пор помню, как он поприветствовал моего одноклассника:
- Ганюк, опять опоздал!? Извини, Вадик, но ты какой-то жалкий опоздун.
Брюховецкому он как-то сказанул:
- Шурик, вытащи руки из штанов! Хватит там в бильярд играть, а то ещё кий поранишь.
Записей в блокноте было немало. Я около трёх месяцев их коллекционировал. Были и смешные, и грустные. Приведу несколько для примера.
«Анжела Николаевна:
- Эй вы, двое! Над чем вы там склонились оба? Или вы там просто вшей друг другу передаёте?».
«Она же:
- Не надо меня дурить! Я не первый год замужем! Хотя я пока не замужем».
«Зоя Васильевна:
-Дынник, ты идиот! Это я тебе так говорю, для общего развития».
«Она же:
- Ты посмотри на них! Сели, дырочку прикрыли и ничего не слышат».
«Она же обо мне:
- В спячку мальчик ушёл».
«Елизавета Людвиговна:
- Девочки, закройте ваши чёрные рты! Леночка, тебя это не касается».
Ну и так далее в таком же духе.
Мать прочла пару страниц. Кое-где не сдержала улыбки (а мама редко улыбалась). Закрыла блокнот, обратила свой взор на Елизавету Людвиговну.
- Вы вызвали меня в школу ради этого?
- А этого мало? – возмутилась та. – Мне бы хотелось знать, что вы по этому поводу думаете.
- Я думаю, - сказала мама, - мальчик внимательно слушает учителей.
- А я думаю, это издевательство.
- Он просто записывает за учителями.
- Что он записывает – вот вопрос. Я вам удивляюсь, мама Курилко! По-вашему, это нормально?
- А нормально говорить детям такое? – мама открыла блокнот. – «Андрей Николаевич: Вас, скотов, расстрелять мало! Вас надо было бы в утробе душить».
- Это он мог и выдумать.
- Кто?
- Ваш сын.
- У моего сына на такую гадость фантазии бы не хватило.
- О, вы не знаете своего сына. У него фантазии – будь здоров. Кто на прошлой неделе подкинул в сумку Анжеле Николаевне дохлую жабу?
- Вы меня спрашиваете?
- Да, я спрашиваю Вас, а вы, в свою очередь, спросите Алексея.
- Хорошо, я поинтересуюсь.
Елизавета Людвиговна почувствовала, что мамина оборона рухнула. Елизавета Людвиговна ринулась в атаку.
- Вы посмотрите на его оценки. Это же не оценки, это телефон Карлсона: два-два-три, два-три-три-два…
- Да, но…
- И вместо того, чтобы сконцентрироваться на учёбе, он заводит записную книжку, в которую вносит очернительные фразочки сомнительного происхождения. Это сродни поклёпу. Я убеждена, что половина этих записей – это выдумка и клевета чистой воды. У мальчика явные литературные способности, но это не повод забрасывать другие предметы. Я уж не говорю о его поведении. И о том, как он разговаривает с учителями. Откуда этот гонор? С чего такое высокомерие? Он с вами дома тоже так разговаривает? Это же уму непостижимо! Такое складывается впечатление, что он за людей нас не считает. Я ему говорю: «Мы тратим на вас своё время и здоровье». А он мне, нагло ухмыляясь: «Вам за это деньги платят». Откуда в нём такой нездоровый цинизм. И такое, знаете, презрение в глазах!..
В тот вечер мама не нашла дома солдатского ремня. Я его предусмотрительно спрятал. Ей пришлось бить меня велосипедной цепью. Лучше б я не прятал ремень.
- Я тебя, гадёныша, - кричала она, - заставлю уважать учительский хлеб! Ты у меня свой «нездоровый» цинизм с кровью выхаркаешь!..
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
ЗОЛОТОЙ КЛЮЧИК
Од ин психолог назвал людей, родившихся в семидесятые «поколение с ключом на шее». Не без оснований.
Дети возвращались со школы раньше, чем родители приходили с работы домой. А дети есть дети. Потеря ключа для них – обычное дело. Потому родители вешали ключ на шнурок, дети, отправляясь на улицу, вешали этот шнурок на шею, тем самым снижая к минимуму риск потерять ключ.
В детстве я посеял не один ключ. Хуже того! Не один десяток ключей.
Мать называла меня «Буратино наизнанку». Тот, говорила она, искал ключик, а ты его теряешь.
Идея со шнурком не спасала меня. Ключ терялся вместе со шнурком. Каким образом? Не имею ни малейшего представления. Мистическим образом.
В конце концов, мне было строго-настрого (почти под страхом смерти) запрещено брать с собой ключ на улицу. Уходя «на гульки», я должен был оставлять ключ под ковриком. При этом, мать всерьёз опасалась, что когда-нибудь нас обкрадут.
Меня одолевал скепсис:
- Что у нас брать?
В ответ получал полный негодования монолог:
- Что у нас брать? Ах ты сопля засохшая! Думаешь, нечего брать? Думаешь, мы нищие? Да ты ещё нищеты не видел! Ты вот на ужин от перловой каши морду свою воротишь, а нам мать картофельную шелуху на базаре покупала, варила её и мы жрали так, что за ушами трещало! Мы о буханке чёрного хлеба только мечтать могли, а тебе, оглаеду, белый хлеб подавай. Зажрались вы, милостивый государь, вот что я вам скажу! Марципанов ему подавай! Что у нас брать… А телевизор? Он, по-твоему, ничего не стоит? А магнитофон «Весна», за который я
