Из самовлюбленности — в стыд. То, каким он был раньше, вызывало у него ужас и отвращение.
В сущности, этого я и жду. Помните, чтобы оживить застывшую нейронную связь, нам с клиентом надо прежде всего сделать тайное явным, имплицитное эксплицитным — в случае Брюса выявить чувство собственного превосходства, которое он у себя никогда не замечал, самовлюбленность, так похожую на отцовскую. И теперь, когда мы сделали ее явной, Брюсу необходимо ощутить все несоответствие между тем, как он жил, и тем, как он хотел бы жить. Он должен почувствовать некоторое отвращение, должен ответить «нет»! Ольга Сильверстайн [11], великая феминистка и семейный терапевт из Института семьи имени Аккермана в Нью-Йорке, учила меня, как намеренно устраивать столкновения между тем, как клиент видит себя, и тем, как он на самом деле живет.
Подобно очень многим из нас вообще и многим мужчинам в частности, Брюс сдулся. Когда клиент переходит от бесстыдства к токсичному стыду, он меняет одну форму одержимости собой на другую. Твердить себе, что ты ужасный человек, — это тоже одержимость собственной персоной. Если же хочешь восстановить отношения, самобичевание не поможет. Надо переключить внимание на того, кому ты делаешь больно. Так или иначе, сейчас речь не о тебе.
Ответственность перед тем, кому ты делаешь больно, выглядит так: «Мне очень жаль, что я сделал тебе больно. Что мне сделать, чтобы тебе стало лучше?»
На одной из дальнейших сессий, когда Брюс распинается передо мной и рассказывает, какой он плохой человек, я останавливаю его и объясняю, в чем разница между чувством стыда и чувством вины.
— Нужно приложить некоторое усилие, чтобы вытащить себя из болота «бедный я» и выйти на уровень «что мне для тебя сделать?» Преодолеть стыд непросто, — говорю я ему. — Даю вам шестьдесят секунд.
Брюс заметно смягчается.
— Отлично, — говорю я. — Теперь с этой позиции посмотрите на жену и скажите ей от всего сердца то, что, как вы думаете, ей надо услышать от вас в эту минуту.
Он поворачивается и по моему указанию берет руки жены в свои. Делает глубокий вдох и протяжный дрожащий выдох.
— В общем, — выдавливает он, запинаясь, — я был… я вел себя как последний дурак. Я был эгоистом. Я был требовательным.
Лея поднимает бровь и ждет.
— Ладно, — говорит он, — ладно, буду говорить напрямик. Я был подлецом.
Она плачет.
— Я больше никогда не выставлю тебя из спальни, — начинает он.
— Это низкая планка, — говорю я, чтобы немного подтолкнуть его.
— Послушай, — говорит он Лее, пропуская мои слова мимо ушей. — Я был говнюком и обращался с тобой как говнюк.
— Я тебе не наемная работница, — говорит она ему.
— Я понимаю, — кротко отвечает он.
— И не девчонка из клуба, — добавляет она, всхлипывает и злится на себя за эти слезы.
— Прости меня. — Он протягивает руки, убирает ее волосы с глаз, вытирает ей слезы. — Ты права.
— Увы, прогулки по клубам остались в прошлом, — говорю я Брюсу. — Для этого вам нужно всего-навсего сказать своим слишком рьяным клиентам, что вы женаты.
Брюс мотает головой.
— Они тоже! — сообщает он нам, но понимает, в чем суть.
— Пора вспомнить, что у вас есть семья, — говорю я ему.
— Да, конечно. — Он смотрит на Лею. — Я понял.
Так и есть. Они ходят ко мне еще несколько месяцев, но вся тяжелая атлетика осталась позади.
Я часто разговариваю с клиентами-мужчинами о том, как им научиться быть настоящими главами семей, которые умеют напрягать силы и давать еще больше. Ближе к концу нашей совместной работы я говорю Брюсу:
— Мальчик задает миру вопрос: «Что ты припас для меня?» Мужчина задает другой вопрос: «Чего требует от меня настоящий момент? Что я должен дать?»
Если вы не повзрослели в близких партнерских отношениях с любимой женщиной, то уж дети-то заставят вас поднапрячься как никогда, если, конечно, вы это допустите.
Иногда кто-нибудь из друзей говорит нам с Белиндой что-то такое, отчего мы впадаем в решительное умиление, например: «Мне обязательно нужно поспать после обеда, иначе от меня не будет никакого толку». Тогда мы обмениваемся особым взглядом, говорящим: «Эх, сразу видно, что у него нет детей!»
Вспоминается одна ночь, когда наши дети были совсем маленькие. Белинда, у которой была своя клиническая практика с полной занятостью, три ночи толком не спала — бегала к детям. На этот раз часа в два я проснулся от плача нашего младшего и от ощущения, что кто-то тыкает меня локтем под ребра.
— Твоя очередь, милый, — пробормотала Белинда.
— Белинда, у меня завтра важная лекция, — возразил я. — Я буду выступать перед тысячей терапевтов!
И в этот момент моя жена произнесла одну простую фразу, после которой я уже никогда не буду прежним. Она сказала:
— Значит, прочитаешь лекцию сонный.
Таковы обязанности семейного человека. Ты — не главный.
Исследования показывают, что, когда ты что-то даешь миру, это приносит гораздо более стойкое ощущение счастья [12], чем когда ты что-то получаешь. Как только мы перестанем верить в Великую Ложь индивидуализма о существовании величия и ничтожества, у нас появится достаточно смирения, чтобы понять, что мы не выше своих супругов, родных, общества, планеты — мы часть их жизни. Многие мои клиенты, недовольные своими партнерами, говорили, что хотят, чтобы те постарались больше присутствовать в отношениях, обогатили их своим присутствием. Но партнер не сможет присутствовать в вашей жизни, если вы не присутствуете в его.
Наше неблагополучное прошлое часто берет верх над настоящим. Мы не всегда способны удерживаться в «здесь и сейчас». Мы явно и очевидно вязнем в «там и тогда».
Чтобы выйти из травмы, нужно войти во что-то новое, обрести связь с происходящим сейчас, каким бы оно ни было и где бы ни происходило — у вас в душе или в отношениях — и при этом не ощущать потребности контролировать и исправлять его. Выходить за пределы травмы — значит раскрываться навстречу естественным процессам собственной жизни, принимая то, что есть. Стоит отказаться от гордыни — и можно расслабиться. Со временем у вас будет все лучше получаться слышать других и понимать невысказанное. У вас, независимо от возраста, начнет развиваться то базовое доверие, которое, по мнению психотерапевтов, так необходимо каждому ребенку года в два-три, — вы просто научитесь верить, что все сложится как-нибудь само, что ему не нужно ваше волеизъявление.
В первые недели после осознания, сколько самовлюбленности было в его жизни до сих пор, Брюс занимается в основном тем, что спит.
— Я сам не понимал, насколько вымотался, не чувствовал, что совсем обессилел, — признается он мне на нашей последней сессии.
— Нужно потратить очень много сил, чтобы протащить себя по всем ступеням, через всю Вселенную, — отвечаю я.
— Через Вселенную, которой наплевать на тебя, — соглашается Брюс, глядя на Лею.
— И при этом все время осознавать, что это вам, оказывается, было наплевать на нее, — замечаю я.
Брюс смотрит прямо в глаза жены.
— Ты дождешься меня? — спрашивает он, и в его голосе звучит душераздирающая открытость. — Несмотря на то что я отталкивал тебя?
Она позволяет слезам ответить за нее.
— Я был таким дураком, — говорит Брюс жене. — Ты сможешь простить экс-козла?
Она хохочет — и вот они смеются оба.
— Какое громкое слово — экс!
— Это даже не слово, так, приставка, — поправляет он ее.
— Ты не слишком похож на экса, когда так себя ведешь,
