и доставляет сексуальное удовольствие. Мы скорее спрашиваем, почему кто-то кому-то не изменяет. Что заставляет человека сказать «нет»?
Майк ерзает в кресле и хочет что-то сказать, но я продолжаю:
— Я всегда говорю «нет» и делаю так уже давно. Хотите, скажу почему?
Майк кивает.
— Потому что не хочу делать больно близкому человеку. Не хочу смотреть в глаза детям и объяснять, почему папа изменил маме. Не хочу погубить свою репутацию. И хотите верьте, хотите нет, но мне больше нравится, когда у меня чистая совесть. Таковы мои резоны. Но в вас есть что-то такое, что не позволило вам сказать «нет». Наша задача — понять, что это было.
За годы работы я выявил два общих фактора, которые не дают сказать «нет». Супружеские измены происходят в одном из двух случаев.
1. Неверному партнеру не хватило сил, чтобы сдержаться. Иначе говоря, эгоизм у него победил рациональность. Рано или поздно он все равно изменил бы кому угодно. В этом случае главная проблема — нарциссизм и сознание собственной привилегированности. «Жизнь коротка. Я этого заслуживаю».
2. Отношения стали приносить так мало удовлетворения, в них столько разногласий, или отстраненности, или мертвого холода, что изменник считает, что беречь ему нечего. «Если все вскроется, ну и пусть, все равно в этом браке мне живется совсем не весело». * * *
Когда я как терапевт берусь помочь паре вернуть близость, обычно я стараюсь сразу определить, в чем главная беда — в характере изменника, в состоянии брачного союза или и в том и в другом. Случай Майка, как выяснилось, относительно прост. Хотя он женат уже шестнадцать лет, в душе он остался старшеклассником. Он то и дело уезжает на выходные со своей компанией, напивается там до бесчувствия и веселится, словно ему нет еще и двадцати. Он настолько уверен в своей привилегированности, что редко помогает по дому или с детьми. Он много работает, обеспечивает надежный доход, а дома предпочитает, чтобы его не трогали. Тяжкий труд электрика и отличная зарплата, с его точки зрения, вполне достаточный вклад в семейную жизнь.
Когда Майк познакомился с Анджелой, а это было еще в старших классах, он был плохиш, а она отличница. Таков и был их негласный брачный контракт. Он провоцировал ее на то, чтобы расслабиться, танцевать, наслаждаться классным сексом. Она была его якорем и нравственным ориентиром. Отец Майка был волокита и пьяница, дома царили хаос и раздоры. Милое семейство Анджелы казалось таким благословенно нормальным. Майк научил Анджелу играть, она его — отвечать за свои поступки. Единственная сложность состояла в том, что Анджела, во всем последовательная, и здесь оказалась более способной ученицей. В спальне у нее не возникало никаких трудностей, она охотно сменила фланелевые ночнушки на эротическое белье и бархатные наручники, а у Майка не возникало никаких трудностей с тем, чтобы обманывать Анджелу со всеми, кто, так сказать, был готов его принять.
У Майка была целая череда мелких интрижек, достойных юного студента: он встречался со своими «ребятами», как он их называл, пил с ними, рыбачил, иногда охотился, «иногда подцеплял девчонок». Ему так и не удалось до конца усвоить, что он больше не холостяк. Поскольку бессознательным примером для подражания ему служил презираемый отец, а приятели — бывшая золотая молодежь из Южного Бостона — постоянно его подначивали, семья для него была всего лишь базой, откуда можно было пускаться на поиски приключений. Ему просто не приходило в голову, что можно спокойно посидеть дома с женой и детьми и это тоже будет весело и интересно. Семья для Майка была обязательством, а веселье было возможно только на стороне. Майк жил в состоянии, которое некоторые терапевты называют противоречие между любовью и сексом. Дома все было стабильное, добродетельное, ответственное и мертвое. Снаружи, на улицах, все было авантюрное, порочное, эгоистичное и живое.
— Знаете, — говорит Майк, когда я все это ему объясняю, — у меня большое сердце.
Вообще-то, так и есть.
— Я не из тех замкнутых типов, которые ничего не чувствуют. Понимаете? — Он поворачивается к Анджеле, которая вяло кивает. — И я чувствую свое тело. В смысле, умею двигаться, ну, сексуально.
— Угу-угу, — говорю я.
— Просто у меня не получается и то и другое с одной и той же женщиной.
— Ладно, — говорю я и делаю паузу. — Вот что, Майк, расскажите мне о вашей матери.
Его мать, как я узнаю безо всякого удивления, была настоящая святая, долготерпеливая мученица, плоть от плоти бостонских ирландцев-католиков. Отец оставлял за собой выжженную землю, а мама поддерживала огонь домашнего очага.
— Хорошо, — говорю я. — Теперь я понимаю. Понимаю, откуда вы взяли, что у вас больше прав, чем у других.
— Больше прав? В каком смысле?
— В том смысле, Майк, что вы ждете, что Анджела будет мириться с вашими фокусами.
Он в ярости смотрит в пол.
— Как ваша мать, — продолжаю я. — Вы воссоздали семейную жизнь собственных родителей.
Майк потрясен, зато во мне пробуждается осторожный оптимизм. Он хотя бы обратился к семейному терапевту и старается. Не могу даже передать, сколько я видел за все эти десятилетия излишне покладистых женщин, которые годами мирились с отвратительным поведением мужа, боясь раскачивать лодку, а потом их все равно бросали ради другой женщины. Я говорил с парами, с которыми я работаю, о яростной близости, о храбрости принимать друг друга даже тогда, когда вы в состоянии дисгармонии. Подробнее о яростной близости см. мой онлайн-курс Staying in Love: The Art of Fierce Intimacy («Как сохранить любовь. Искусство яростной близости») на сайте Terryreal.com.
Анджела и Майк познакомились в старших классах. Оба были из «приличного общества» — то есть из бостонских ирландцев-католиков, и со стороны Майка вовсе не было таким уж безумием считать, что жена сумеет выдержать его выходки. Матери это удавалось. Но, как я ему говорю, времена изменились.
— Я ненавидела твои пьянки и что ты бросаешь меня одну и веселишься с друзьями, — рассказывает нам Анджела. — Просто думала, ты это перерастешь. Сообразишь, что к чему. Но это… — Она разводит руками и смотрит в пространство между ними, будто развернула карту. — О таком я и подумать не могла. Я доверяла тебе, Майкл. Я думала, между нами есть связь.
— Так и есть, Анджи, — жалко скулит он.
— Так было, Майкл. Ты ее разорвал. — Она отворачивается. — Сама не знаю, на каком мы свете.
«На каком свете? На бойне. На молотилке», — думаю я. Они очутились в алхимическом горниле, которое сначала расплавит их, а уже потом, возможно, преобразит. Боль расплавила Анджелу и оставила лишь самую ее суть. Но смогу ли я помочь им миновать все это и добраться до безопасного места? Есть ли надежда что-то восстановить?
— Вы и сейчас хотите сохранить отношения с Майком? — спрашиваю я Анджелу.
— В нынешней конфигурации — нет, — отвечает она с достойной восхищения прямотой и твердостью.
— Что должно измениться?
— Он! — восклицает Анджела. — До последней клеточки, черт его побери! — Она разворачивается к мужу. — Майк, все очень просто. Или взрослеешь, или пакуешь вещички.
«Ух ты, Анджела, а в вас, оказывается, есть стержень», — думаю я.
— Немедленно, — добавляет она. — Меняйся немедленно. Или нет. Я ждать не буду.
— Ну, Анджи, — ноет он. — Крошка, не надо так…
— Я тебе не крошка! — рявкает она. — Крошками будешь звать своих подружек!
Майк беспомощно смотрит на меня. «Сделайте что-нибудь», — говорит его взгляд.
— Майк, что вы хотите услышать от меня?
Он энергично кивает, словно говорит: «Помогите! Бросьте мне спасательный круг!»
— Хорошо, я скажу, что думаю. — Пауза. — Она права.
