строя бензиновые заправки. Около суток по всей стране была полностью блокирована система продажи бензина по льготным ценам — остались только обычные, в два раза выше льготных. В тот же момент в ряде городов Ирана взломали информационные табло: на них появились лозунги «Хаменеи! Где наш бензин?» Иными словами, речь шла о серьезной акции, задачей которой было спровоцировать «топливные» протесты в Иране, похожие на те, что разрывали страну в 2019-м. Последствия сбоя власти устраняли в течение почти двух недель.
Связанные с Ираном хакеры почти моментально организовали ответ, взломав базы данных нескольких израильских порталов, в том числе сайта знакомств и сети частных клиник. Затем они слили в сеть чувствительную информацию о некоторых пользователях — кто из них принадлежит к ЛГБТ+[48], а кто инфицирован ВИЧ. Для жертв, безусловно, неприятно, но по сравнению с атакой на топливную систему большой страны такой шаг выглядит мелочным.
В общем, прокси-война Ирана и Израиля совсем не кажется равной. Израильские силы уничтожают иранских военных, убивают ключевых физиков-ядерщиков, взрывают атомные объекты и проводят кибератаки на ключевую инфраструктуру Исламской республики. Тегеран в ответ в лучшем случае дотягивается до коммерческих объектов израильских бизнесменов и наносит символические удары по Ираку, выдавая сомнительные рассказы об уничтожении центров разведки. Говоря языком спортивных состязаний, счет явно не в пользу Ирана.
Кажется, что такое демотивирующее противостояние должно отбить всякую охоту к продолжению политики «смерть Израилю». Но консервативная элита в Тегеране видит все иначе. История внешнеполитической борьбы Ирана воспринимается ими как непрерывный путь к освобождению Иерусалима. И никто не говорил, что этот путь будет быстрым.
На первом этапе Исламская республика в тяжелейших условиях международной изоляции смогла защитить себя от превосходящей ее в техническом плане армии Саддама Хусейна в годы Ирано-иракской войны. Тогда же была поставлена цель: «путь в Иерусалим лежит через Кербелу». Пусть несколько позже, но выполнить эту промежуточную задачу Иран смог: до Иерусалима далеко, но Кербела (и весь Ирак) теперь находятся в зоне влияния Исламской республики — вспомним толпы паломников, пересекающие границу на Арбаин, и, что важнее, шиитские ополчения, контролирующие значительную часть территории страны. При Саддаме Хусейне представить себе такое было бы невозможно — но после того, как американцы свергли иракского диктатора, акции Ирана в регионе резко пошли вверх.
Укрепившись в Ираке, Иран наладил сухопутное снабжение своих союзников на средиземноморском побережье: ливанского движения «Хезболла» и Сирии, где правит клан Асадов. В этой стране в 2011 году началась гражданская война. Для защиты союзника Тегеран направил туда не вооруженные силы, но ополчения из числа «защитников святынь», расположенных в Сирии. Эти бойцы религиозного фронта не только помогли спасти режим Башара Асада, но и вышли прямо на границу с Израилем.
Таким образом, с точки зрения правящих в Иране консерваторов, все хорошо — Исламская республика в борьбе за освобождение Иерусалима движется от победы к победе. Цель, мол, сложная, и идем мы к ней медленно, но год от года все ближе. Очевидно, вера в то, что Израиль можно не только ненавидеть, но и победить, свойственна лишь убежденному меньшинству, близкому к КСИР. Однако это меньшинство очень влиятельно и искренне верит: цель их не только свята, но и выполнима, как бы сионисты ни ставили палки в колеса. Поэтому в Израиле очень серьезно относятся к Ирану и его действиям, несмотря на то что пока в противостоянии преимущество не на его стороне. Великая недостижимая цель
Антиизраильскую позицию в современном Иране можно назвать наследием Исламской революции, которое не подлежит пересмотру, несмотря на то что другие «красные линии» как во внешней политике, так и во внутренней Иран успешно перешагнул. Так, Исламская республика в 1980-е провозглашала лозунги, призывавшие к «смерти» не только Израиля, но и Америки, Англии, Советского Союза. При этом Тегеран все же неоднократно вел с США диалог по нормализации отношений, даже сотрудничал для разрешения региональных кризисов, например, помогал в свержении талибов в Афганистане в начале 2000-х и в борьбе с ИГИЛ в Ираке в 2010-е. Великобритания держит посольство в Тегеране. А «наследница» СССР Россия и вовсе к началу 2020-х заняла место одного из ключевых международных партнеров.
Однако перемены в отношении Израиля представить невозможно. Если иранские спортсмены выходят в соревнованиях на израильского соперника, то тут же снимаются с соревнований, официальный Тегеран продолжает изо всех утюгов говорить о задаче «уничтожения сионистского образования», и, конечно, нет речи ни о каких переговорах или нормализации между Ираном и Израилем. В чем причина такой непримиримости?
Я уже писал, что Исламская республика за счет своей антиизраильской позиции пыталась добиться поддержки арабской улицы по принципу «враг моего врага — мой друг». Однако опросы последних лет показывают, что этот подход не работает: большая часть населения арабских стран относится к Ирану отрицательно. Причем это касается даже палестинцев, чьи интересы Тегеран так яростно защищает. Согласно опросу Вашингтонского института ближневосточной политики, проведенному в 2015 году (проводятся они нерегулярно), только 29% жителей Западного берега реки Иордан и лишь 13% жителей сектора Газа считали, что политика Ирана в регионе «очень хорошая». В то же время 45% опрошенных на Западном берегу и 43% в секторе Газа оценили политику Тегерана как «довольно плохую» или «очень плохую».
Может, лозунг «смерть Израилю» помог наладить отношения если не с населением арабских стран, то с местными элитами? Совсем нет: провозглашенный после 1979 года экспорт исламской революции настолько напугал власти предержащие во всем регионе, что Иран для большинства местных стран занял место противника, или, по крайней мере, опасного дестабилизирующего фактора. Политика Израиля, напротив, все меньше воспринимается государствами Ближнего Востока как прямая угроза. Подходы еврейского государства сложно назвать миролюбивыми, однако его цели понятны, и если не лезть с повесткой освобождения Палестины, то никакой угрозы Израиль ни одному из арабских государств не представляет. В итоге, выбирая между собственными национальными интересами и несколько размытыми интересами палестинцев, арабские правители все чаще ставят на первый вариант. Как следствие — установление дипломатических отношений Израиля с ОАЭ в 2020 году и регулярный партнерский диалог с Саудовской Аравией: его предпочитают не афишировать, но тайной взаимодействие Тель-Авива и Эр-Рияда ни для кого не осталось. Понятно, что события осени 2023 года прибавили антиизраильских настроений на Ближнем Востоке, но элиты большинства стран региона скорее просто временно притормозили процесс нормализации с Израилем, не отказавшись полностью от этой идеи.
Конечно, антиизраильская позиция позволила Ирану создать «Хезболлу» в Ливане и наладить отношения с различными силами в секторе Газа, но не
