чтобы укрыть нас обоих от дождя, и вода полилась на мое шерстяное пальто. Нейт коснулся моих пальцев, и я крепко сжала его руку.
— Навес только один, — объяснил он, повернувшись к священнику, — а я решил, что лучше накрыть ее.
— Правильно. — Я растерла большим пальцем его окоченевшую кисть, жалея, что не могу согреть его никак иначе.
— Как ты узнала? — Нейт коротко взглянул на меня.
— Установила оповещения «Гугла» на твое имя, — призналась я. — Мне приходит еженедельная сводка. Надо было установить ежедневные оповещения, тогда я узнала бы раньше… приехала бы раньше.
— Я рад, что ты здесь. — Он сжал мою руку. — За последнюю неделю я вообще ни о чем не мог думать. Я бы позвонил тебе… но, кажется, даже не понимал, как сильно в тебе нуждался, пока не увидел тебя. — Нейт повернулся к гробу. — Она попала в аварию. Смерть наступила мгновенно. — Он судорожно сглотнул. — Я рад, что она не мучилась.
— Да, — согласилась я, не зная, что еще сказать. Стулья рядом со мной пустовали. — Но мне все равно очень жаль, что ты ее потерял.
— Я не смогу ничего о ней сказать. Перед всеми. Ни сейчас, ни потом. Я просто не смогу.
— И не надо.
Нейт кивнул. Началась служба.
Прежде я бывала лишь на похоронах бабушки и дедушки, и мне было не с чем сравнить, но церемония показалась короткой. Выступили сестры покойной, супруг прочел стихотворение, но когда священник взглянул на Нейта, тот покачал головой. Налетел ветер, и к концу службы мое лицо совсем окоченело.
Я встала вместе с ним.
Зашагала вместе с ним.
Пошла туда, куда он.
Когда кладбищенские работники приготовились опустить гроб в землю, остались только мы и ближайшие родственники.
К нам подошел его отец. Нейт напрягся всем телом.
— Надо поговорить о ферме. — Отец встал перед Нейтом и наклонился к нему. — От этого разговора не уйдешь, сын.
По одному его тону я поняла все, что нужно было знать об их отношениях.
«А ты вообще чего-нибудь боишься? Должно же быть что-то?»
«Конечно. Боюсь стать похожим на отца».
Вот что Нейт сказал в тот день на пляже.
Он выпустил мою руку и мягко отодвинул меня назад.
— Не сейчас, Дэвид, — сказала тетя Нейта, та, что постарше, и сложила зонт.
Дождь закончился. У тети были такие же черные волосы, как у племянника, она держалась чересчур натянуто, и я догадалась, что она не лучшего мнения о его отце.
Я тоже опустила зонтик и нажала кнопку, чтобы он сложился автоматически. Напряжение нарастало.
— А когда еще? — огрызнулся его отец. — Он не проронил ни слова с тех пор, как приехал, а завтра уезжает в свой чертов Афганистан. Когда же мне с ним говорить?
Завтра? Сердце ушло в пятки.
— Она оставила ферму ему, это ни для кого не секрет, — проронила другая тетя и встала рядом с сестрой. — Мы видели завещание.
— Ферма должна принадлежать мне, — заспорил отец. Ни один мускул на лице его сына не шевельнулся. — Я был ее мужем! — Не сумев добиться реакции, отец Нейта повернулся ко мне. — Может, твоя хорошенькая подруж…
— Не смей с ней говорить, — процедил Нейт и шагнул вперед, одновременно отталкивая меня назад.
О черт. За все годы, что мы с ним были знакомы, я ни разу не видела, чтобы он злился.
— Надо же, заговорил! — Отец Нейта всплеснул руками, будто вознося хвалу Господу. — Ну что, теперь готов обсудить ферму? Я прожил на ней гораздо больше твоего.
— Мне нечего тебе сказать. — Нейт попятился, рукой по-прежнему загораживая меня от своего отца.
— Что ж, убегай дальше, если тебе так хочется!
— Дэвид! — осадила его тетя.
— Зайди к этому чертову нотариусу и перепиши ферму на меня, — велел отец голосом ледяным, как дождь. — Это меньшее, что ты можешь сделать после того, как целых пять лет не приезжал ее навестить!
Я ахнула.
— Иззи, отойди, — предупредил Нейт тихим угрожающим голосом.
Прежде я никогда не слышала, чтобы он говорил таким тоном.
— Нейт? — Наверняка был способ предотвратить конфликт или хотя бы отложить его до момента после похорон, наверняка…
— Отойди, прошу тебя. — Он неотрывно смотрел на отца.
Я послушалась и отступила на несколько шагов. Если Нейт считал, что сейчас не стоит отводить глаз от отца, значит его этому научил опыт.
— Как ты любезен со всеми, кроме собственной семьи, — процедил отец, и его глаза гневно полыхнули. — Подпиши документы, черт бы тебя взял, и возвращайся обратно в свою новую лучшую жизнь. Мы оба знаем, что ферма тебе не нужна и ты не способен ею управлять.
— Ты прав. Она мне не нужна. Но ты ее не получишь, — ответил Нейт. Его руки расслабленно висели по бокам.
— Ты что, собираешься вышвырнуть меня на улицу?
Нейт покачал головой:
— Пока нет.
— Что это, черт возьми, значит? — Лицо отца побагровело.
— Значит, пока можешь там жить, — пожал плечами Нейт.
— Пока? — Отец нахмурился, сжав кулаки.
Мой пульс подскочил.
— Может, несколько месяцев. А может, лет. Не знаю. Но однажды я решу ее продать. — Нейт понизил голос, и даже работники кладбища прекратили свои дела и стали с любопытством наблюдать, чем дело кончится. — И я тебе об этом не скажу, не предупрежу заранее. — Он покачал головой. — Нет, я хочу, чтобы ты боялся. Просыпался каждый божий день и думал: может, сегодня? Может, сегодня тебе воздастся по заслугам за то, что ты с ней сотворил? Хочу, чтобы ты был как на иголках, совсем как она по вечерам, когда ждала тебя с работы и не знала, в каком ты придешь настроении и кого решишь избить — ее или меня.
Я похолодела. Четыре года назад Нейт взошел на борт самолета с рассеченной губой. Что он сказал об этой ране? И о содранных костяшках?
«Меня уже пытались убить, но в этот раз я хотя бы буду вооружен». Значит, он говорил об отце.
— Больше всего я жалею не о том, что не приезжал домой все эти годы, — продолжал Нейт. — Мама знала, что я поклялся никогда больше не дышать с тобой одним воздухом. Больше всего я жалею, что не увез ее от тебя, хотя старался изо всех сил.
— Ах ты маленький засранец… — Отец ринулся к нему, но не успела я вскрикнуть, как Нейт поймал его кулак.
— Теперь меня не так просто ударить, папа. — Его костяшки побелели, а отец вскрикнул и высвободился. — Я уже не тощий подросток. Я провел годы, убивая таких подонков, как ты. Ты меня не напугаешь.
Глаза его отца расширились; он баюкал руку и медленно пятился.
— Ты пожалеешь.
Я поежилась от этого ледяного тона.
— Это вряд ли.
— Хочешь врезать мне, да, сопляк? — Уголок его губ дернулся вверх.
— Да, но не стану. — Нейт спокойно опустил руки. — В этом разница между тобой и мной.
— Ага, ври себе дальше, сколько влезет.
Отец сплюнул на землю, отвернулся и ушел. На обочине стоял его голубой пикап.
Ну ничего себе. Значит, вот в каких условиях Нейту пришлось расти… и все равно он вырос и стал собой.
Он медленно повернулся ко мне, и на миг я его не узнала. Такого Натаниэля я еще не видела. Теперь у меня не осталось сомнений, что этот мужчина побывал на войне, видел и делал всякое, в том числе то, чего мне никогда не понять.
Но я совсем его не боялась.
— Провожу тебя до машины, — сказал он тоном, не терпящим возражений.
Я кивнула, а он мягко коснулся моей поясницы. Мы молча зашагали к арендованному седану; в кои-то веки я не знала, что сказать. Он был весь напряжен, весь как на иголках, и я не знала, что с этим делать. Я никогда с таким не сталкивалась.
Телефон снова зажужжал, я по привычке потянулась к нему, но пальцы закоченели, и я по ошибке ответила на звонок, да еще и включила громкую связь.
— Вот только не говори, что сбежала со свидания с перспективным
