менее он сохранил большинство суеверий своего времени. Его ум был постоянно активен, он одинаково хорошо чувствовал себя и в больших проектах, и в мельчайших деталях. Он не был физически сильным или храбрым; он пожелал отречься от престола в начале своего правления и никогда не выходил на поле боя в своих многочисленных войнах. Возможно, недостатком его дружелюбия было то, что он легко поддавался влиянию друзей и поэтому часто колебался в политике; часто он подчинял свои суждения мнению жены. Прокопий, посвятивший целый том недостаткам Юстиниана, называл его "неискренним, хитрым, лицемерным, сдерживающим свой гнев, двуличным, ловким, превосходным артистом в исполнении мнений, которых он притворялся, и даже способным вызвать слезы... в зависимости от необходимости момента";3 Но это может быть и описание умелого дипломата. "Он был непостоянным другом, - продолжает Прокопий, - беспринципным врагом, ярым приверженцем убийств и грабежей". Очевидно, временами он был таким; но он также был способен на великодушие и снисходительность. Один из генералов, Пробус, был обвинен в том, что поносил его, и предан суду за измену; когда отчет о суде был представлен Юстиниану, он разорвал его и отправил послание Пробусу: "Я прощаю тебя за обиду, нанесенную мне; молись, чтобы и Бог помиловал тебя".4 Откровенную критику он переносил без обиды. "Этот тиран, - так неудачно пишет его историк, - был самым доступным человеком в мире. Ибо даже люди низкого сословия и совершенно безвестные имели полную свободу не только предстать перед ним, но и беседовать с ним".5
В то же время он усилил пышность и церемониал своего двора даже по сравнению с прецедентами Диоклетиана и Константина. Как и Наполеон, он остро нуждался в поддержке легитимности, став наследником узурпатора; у него не было престижа присутствия или происхождения; поэтому он прибегал к внушающему благоговение ритуалу и пышности всякий раз, когда появлялся на публике или перед иностранными послами. Он поощрял восточное представление о королевской власти как о божественной, применял термин "священная" к своей персоне и своему имуществу и требовал от тех, кто входил в его присутствие, преклонять колени и целовать подол его пурпурной мантии или пальцы его покрытых бусинками ног.* Сам он был помазан и коронован Константинопольским патриархом и носил диадему из жемчуга. Ни одно правительство не делало столько шума, как византийское, чтобы обеспечить народное почтение с помощью церемониальной пышности. Эта политика была достаточно эффективной; в истории Византии было много революций, но в основном это были перевороты дворцового персонала; двор не был потрясен собственной торжественностью.
Самый значительный бунт царствования произошел рано (532 г.) и едва не стоил Юстиниану жизни. Зеленые и синие - фракции, на которые жители Константинополя делились по одежде своих любимых жокеев, - довели свои распри до открытого насилия; улицы столицы стали небезопасными, и зажиточные люди вынуждены были одеваться как нищие, чтобы избежать ночных поножовщин. В конце концов правительство набросилось на обе группировки, арестовав нескольких их сторонников. После этого группировки объединились в вооруженное восстание против правительства. Вероятно, к восстанию присоединилось несколько сенаторов, а пролетарское недовольство стремилось превратить его в революцию. В тюрьмы вторгались и освобождали заключенных, убивали городскую полицию и чиновников, устраивали пожары, в которых сгорела церковь Святой Софии и часть императорского дворца. Толпа кричала "Ника!" (победа) - и так дала название восстанию. Опьяненная успехом, она потребовала отставки двух непопулярных, возможно, деспотичных членов совета Юстиниана, и тот подчинился. Ободренные, мятежники уговорили Ипатия, представителя сенаторского сословия, принять трон; вопреки мольбам жены он согласился и под восторженные крики толпы отправился занимать императорское место на играх в Ипподроме. Тем временем Юстиниан спрятался в своем дворце и задумал бежать; императрица Феодора отговаривала его и призывала к активному сопротивлению. Белисарий, предводитель армии, принял это поручение, собрал из своих войск несколько готов, привел их на Ипподром, вырезал 30 000 жителей, арестовал Ипатия и убил его в тюрьме. Юстиниан восстановил уволенных чиновников, помиловал сенаторов-заговорщиков и вернул детям Гипатия их конфискованное имущество.6 В течение следующих тридцати лет Юстиниан был в безопасности, но только один человек, кажется, любил его.
II. ТЕОДОРА
В своей книге о зданиях Прокопий описывает статую жены Юстиниана: "Она прекрасна, но все же уступает красоте императрицы; ведь выразить ее прелесть словами или изобразить ее в виде статуи было бы совершенно невозможно для простого человека".7 Во всех своих трудах, кроме одного, этот величайший из византийских историков только и делает, что хвалит Феодору. Но в книге, которую он оставил неопубликованной при жизни и поэтому назвал "Анекдоты" - "не выданные", - Прокопий развернул настолько скандальную историю о добрачной жизни царицы, что ее достоверность обсуждается уже тринадцать веков. Эта "Тайная история" - краткое изложение откровенной злобы, полностью одностороннее, посвященное очернению посмертной репутации Юстиниана, Феодоры и Белисария. Поскольку Прокопий - наш главный авторитет для этого периода, а в других своих работах он, очевидно, точен и справедлив, невозможно отвергнуть "Анекдот" как простое измышление; мы можем лишь оценить его как гневную месть разочарованного придворного. Иоанн Эфесский, хорошо знавший императрицу и не упрекавший ее ни в чем другом, называет ее просто "Феодора-трусиха".8 В остальном обвинения Прокопия почти не находят подтверждения у других современных историков. Многие богословы осуждали ее ереси, но ни один из них не упоминает о ее разврате - невероятная щедрость, если ее разврат был реальным. Мы можем с полным основанием заключить, что Феодора начала как не совсем леди, а закончила как королева.
Она была, как уверяет Прокопий, дочерью дрессировщика медведей, выросла в цирке, стала актрисой и проституткой, шокировала и восхищала Константинополь своими развратными пантомимами, неоднократно успешно практиковала аборты, но родила незаконнорожденного ребенка; стала любовницей сирийца Хесебола, была покинута им и на некоторое время пропала из виду в Александрии. Она вновь появилась в Константинополе как бедная, но честная женщина, зарабатывающая на жизнь прядением шерсти. Юстиниан влюбился в нее, сделал своей любовницей, затем женой, а потом и царицей.9 Мы не можем сейчас определить, сколько правды в этом proemium; но если подобные предисловия не беспокоили императора, они не должны надолго задерживать нас. Вскоре после свадьбы Юстиниан был коронован в Святой Софии; Феодора была коронована как императрица рядом с ним; и "даже ни один священник, - говорит Прокопий, - не показал себя возмущенным".10
Из той, кем она была, Феодора превратилась в матрону, чье императорское целомудрие никто не оспаривал. Она жаждала денег и власти, иногда поддавалась властному нраву, иногда интриговала для достижения целей, противоположных целям Юстиниана. Она много спала, от души предавалась
