нелегко. Тем не менее, сэр Томас стал баронетом и членом парламента.
Герои Джейн Остин более спокойные и деревенские, чем персонажи Бальзака, мечтающие о макаронных и парфюмерных фабриках, о смелых ипотечных схемах и сделках с недвижимостью в Париже 1820-х годов (хотя и они иногда мечтают получить солидные дивиденды от инвестиций в рабов на американском Юге, как это делает Вотрин в своей знаменитой лекции Растиньяку). Персонажи Остин свидетельствуют о мире, в котором различные формы богатства вступили в общение. На практике важен был размер состояния, а не состав или происхождение содержащихся в нем вещей. То, что определяет возможность встречи и потенциального брака различных персонажей, - это прежде всего доходность их капитала. Важнейший вопрос - составляет ли годовой доход человека 100 фунтов стерлингов (едва ли в три раза больше среднего дохода того времени), или 1000 фунтов (в тридцать раз больше среднего), или 4000 фунтов (более чем в сто раз). Первый случай описывает не очень завидную ситуацию, в которой оказались три сестры Элинор, Марианна и Маргарет в романе "Чувство и чувствительность"; для них практически невозможно выйти замуж. Однако, имея доход в 4 000 фунтов, они приближаются к значительному положению их сводного брата Джона Дэшвуда, который на первых же страницах романа предрешает судьбу сестер, отказавшись в леденящем душу разговоре со своей женой Фанни поделиться с сестрами своим богатством. Между этими двумя крайностями лежал целый спектр способов жизни и общения, возможных встреч и мыслимых судеб. Тонкие различия отделяли одну подгруппу общества от другой, и Остен и Бальзак с непревзойденной силой описывают эти скрытые границы и разъясняют их последствия. Оба описывают общества собственников, характеризующиеся очень крутой иерархией, в которых, кажется, довольно трудно жить с долей достоинства и элегантности, если только доход не превышает средний уровень в двадцать или тридцать раз.
Характер собственности, которая приносила этот доход - земля или финансовые активы, фабрики или колониальные плантации, недвижимость или рабы - в конечном итоге не имел большого значения, поскольку все эти социальные группы и формы собственности отныне объединяла благодать всеобщего денежного эквивалента и, прежде всего, тот факт, что политические, экономические и институциональные изменения (включая денежную, правовую и фискальную системы, транспортную инфраструктуру и, в целом, объединение национальных и международных рынков посредством создания централизованного государства) делали все более возможной реализацию этого эквивалента на практике. Классические европейские романы начала девятнадцатого века являются одним из самых ярких признаков этого золотого века общества собственности, особенно в его британском и французском вариантах.
Поражает не глубокое знание Остен и Бальзаком иерархии богатства и образа жизни эпохи, не совершенное владение различными формами собственности и отношениями власти и господства, характерными для общества, в котором они жили. Это их способность не делать героев из своих персонажей, которых они не осуждают и не прославляют. Это позволяет им передать и их сложность, и человечность.
В целом, общества собственности подчинялись более сложной и тонкой логике, чем трифункциональные общества. В трифункциональном порядке распределение ролей и темпераментов было совершенно четким. Великое повествование представляло собой межклассовый альянс: религиозные, воинские и трудовые классы играли различные, но взаимодополняющие роли, которые структурировали общество, придавали ему стабильность и позволяли ему сохранять себя на благо всего общества. Соответствующая литература, от "Песни о Роланде" до "Робин Гуда", наполнена героизмом: благородные поступки, самопожертвование и христианское милосердие имеют первостепенное значение. Трифункциональная схема предлагает настолько четко определенные роли и функции, что часто служит источником вдохновения для кино и научной фантастики. В обществе собственников не осталось и следа такого героизма: в романах Остин и Бальзака нет четкой связи между размером состояния и функциональными способностями или склонностями человека. Некоторые люди владеют значительным богатством, в то время как другие имеют скромные доходы или работают слугами. О последних вообще мало говорят, так как их жизнь слишком скучна. Однако романисты ни разу не предполагают, что они в чем-то менее достойны или менее полезны, чем их работодатели. Каждый человек играет роль, отведенную ему капиталом, на шкале, которая кажется вечной и неизменной. У каждого есть свое место в обществе собственности, в котором всеобщий денежный эквивалент позволяет общаться между огромными сообществами и далеко отстоящими друг от друга инвестициями, гарантируя при этом социальную стабильность. Ни Остин, ни Бальзаку не нужно объяснять читателям, что годовой доход капитала составляет около 5 процентов от его стоимости или, наоборот, что стоимость капитала примерно в двадцать раз больше его годового дохода. Все знают, что для получения годового дохода в 10 000 фунтов стерлингов требуется капитал порядка 200 000 фунтов стерлингов, что более или менее не зависит от характера собственности. Как для романистов XIX века, так и для их читателей было легко перейти от одной шкалы к другой, как будто эти два понятия были абсолютно синонимичны - два параллельных языка, на которых говорили все. Капитал больше не подчинялся логике функциональной полезности, как в троичных обществах, а только логике эквивалентности различных форм собственности, что открывало новые возможности обмена и накопления.
В классических романах начала XIX века неравенство богатства неявно оправдывалось его способностью приводить в контакт отдаленные миры и необходимостью социальной стабильности. Остин и Бальзак, как кажется, говорят, что роль романиста не в том, чтобы представить себе другую форму политической и экономической организации; их задача скорее в том, чтобы показать нам чувства отдельных людей и пространство, которое остается для свободы, отстраненности и иронии, несмотря на детерминистские законы капитала и циничные пути денег. Напротив, меритократический дискурс не играет никакой роли в обосновании общества собственности. Такой дискурс вступает в свои права лишь позднее, с подъемом промышленного и финансового капитализма в Belle Époque и особенно в эпоху гиперкапитализма 1990-2020 годов, который чествует победителей и поносит проигравших более агрессивно, чем любой предыдущий режим; я еще вернусь к этому.
Временами в романе XIX века чувствуется появление еще одного возможного оправдания неравенства богатства, а именно того факта, что без него не было бы возможности для небольшой социальной группы, обладающей средствами, заботиться о чем-то, кроме собственного пропитания. Другими словами, в бедном обществе неравенство может казаться условием цивилизации. Остен в мельчайших подробностях описывает, какой была жизнь в ее время: она рассказывает, сколько стоило питание, покупка одежды и мебели, передвижение. Читатель обнаруживает, что если, помимо этих вещей, человек хочет купить книги или музыкальные инструменты, то ему необходимо, по крайней мере, в двадцать-тридцать раз превысить средний доход, что возможно только в том случае, если богатство и доходы, получаемые от него, чрезвычайно кон
