конец нашего небольшого полукруга из мужчин, где осталось незанятое место.
— Угу, — говорит он.
— Я хочу, чтобы вы закрыли глаза и пригласили отца прийти и сесть на этот стул, чтобы вы могли с ним поговорить.
— Вообще-то, он уже умер, — сообщает мне Тед.
— Не важно, — отвечаю я. — Вообще-то, так наша работа становится еще важнее.
Тед с закрытыми глазами напрягает плечи.
— Попросите вслух, — прошу я его.
Он слушается. Сквозь сомкнутые веки Тед мысленным взором рассматривает своего отца, который сидит на стуле напротив. Он не спешит.
— Что вы чувствуете, когда смотрите на него?
— В основном меня просто тошнит, — отвечает он.
— Это стыд. Такая тошнота — это чаще всего сексуальный стыд.
— Вот сукин сын, — бормочет Тед, ни к кому не обращаясь. Начинает слегка раскачиваться, в уголках закрытых глаз видны слезы. — Вот сукин сын. — Теперь он раскачивается сильнее. — Знаете, что он делал? Он таскал меня с собой к своим треклятым подружкам.
— Что?!
— Сажал меня там смотреть мультики или играть.
— Сколько лет вам было?
— Я сидел в гостиной. — Тед не обращает на меня внимания. — Я слышал их в спальне.
— И каково вам было?
— Страшно, — вспоминает он, заново переживая те минуты. Он говорит словно в глубоком трансе, он погружен в прошлое. — Эти звуки. — Снова сокрушенная улыбка. Он качает головой. — Я был совсем маленький, совсем ничего не знал. Мне было страшно, что он делает ей больно. — Тут снова по его лицу потекли слезы. — Я был один.
— Тед, мне вас очень жалко.
— Потом он выходил и говорил: «Ну, пусть это останется между нами». Сукин сын. «Между нами, мужчинами».
«Маме не говори», — вспоминается мне.
— «Никому ни слова, никому». — Тед склоняет голову. — Разве можно так поступать? Разве можно так обращаться с мальчонкой?
— Скажите ему, — говорю я.
— Что?
— Скажите своему отцу.
Тед, по-прежнему закрыв глаза, в воображении смотрит на пустой стул перед собой.
— Отец, сукин ты сын, ты, ты… — Слезы душат его. Он наклоняется, хватается огромными руками за голову. — Как ты мог? — рычит он сквозь слезы. — Папа, ты научил меня этому. Ты научил меня этому. Некоторые отцы учат детей бить по мячу. А ты научил меня…
Он сгибается пополам и горько плачет без слез.
— Дайте себе волю, Тед. — Я наклоняюсь к нему и кладу руку ему на плечо. — Оплакивайте себя.
Этот могучий человек рыдает, и все его тело сотрясает дрожь.
Мы ждем — и я, и все остальные участники группы. Ждем, когда эти волны накатят и отхлынут.
— Ваш отец был эротоман? — спрашиваю я Теда.
— Думаю, да, так и было. — Он не поднимает головы.
— И вы тоже эротоман.
— Да, так точно, я знаю, что это правда.
— Что там ваша тошнота?
— Плохо.
— Тед, как звали вашего отца?
— Уильям.
— Тед и Уильям. Будто на вывеске. «Династия эротоманов с такого-то года».
Он открывает глаза и смотрит на меня.
— Тед, вы просто занимаетесь семейным бизнесом.
— Не хочу.
— Хотите уволиться?
— Да, хотел бы.
Мы смотрим друг на друга в упор.
— Хорошо. Снова закройте глаза и посмотрите на отца.
Он так и делает.
— Скажите ему, — подталкиваю я его.
— Что сказать?
— Что хотите, — говорю я. — Что он хочет услышать. То, что нужно услышать в вашем разговоре с отцом тому маленькому мальчику.
— Я любил отца, — говорит он мне.
— Правда? Правда? Хорошо, тогда с этого и начните. Скажите это ему.
Тед расправляет могучие плечи, но голос у него тоненький.
— Я люблю тебя, папа, — говорит он, сдерживая слезы. — Мне тебя не хватает. Отец, мне правда тебя не хватает. — Он сгибается пополам, смотрит снизу вверх закрытыми глазами. — Но вот что я тебе скажу, старик. Я ни за что на свете не хочу быть тобой.
Все мы молчим, чтобы это улеглось как следует.
— Все позади, — подхватываю я за него, словно актер, озвучивающий его внутренний голос.
— Все позади, папа. — И улыбка. — Наши маленькие шалости.
— Что он сейчас делает?
— Слушает. Просто слушает.
— Он знает, — догадываюсь я. — Знает, что все позади.
Тед пристально «смотрит» на воображаемого отца.
— Представляете, — говорит он мне, — по-моему, он правда знает.
Затем в ходе сессии я прошу Теда мысленно собрать воедино весь тот сексуальный стыд, который изливали на него в детстве.
— Ваш отец вел себя бесстыдно. Он излучал стыд, которого не чувствовал, и вся эта радиация попадала прямо в вас.
— О господи, — говорит Тед.
— Этот стыд вливался в вас, Тед, и вы жили с ним всю жизнь.
— Верно, — говорит он мне. — Я был в ужасе. Мне было так стыдно за него, как он вел себя с официантками и вообще. Мама сидела тут же, а он…
— Скажите ему, — подталкиваю его я и для примера произношу: — «Отец, когда ты тащил меня за собой в свою омерзительную жизнь, ты заставлял меня стыдиться. Я впитал твой сексуальный стыд, и с тех пор он больше не покидал меня».
Тед повторяет практически слово в слово.
— «Я убегал от своего стыда при помощи отвратительных поступков».
Он снова повторяет мои слова, и теперь, когда он оказывается лицом к лицу с отцом, его голос крепнет.
— Точно так же, как ты, — говорю я.
— Точно так же, как ты, — повторяет Тед.
— Я больше не стану твоим спутником, — говорю я.
— Ы… — выдавливает он.
— Хорошо, — говорю я. — Ощутите это.
— Я больше не стану… — начинает Тед. — Папа, сукин ты сын. Я больше не буду твоим маленьким приятелем. Я всю жизнь воплощал твое сексуальное бесстыдство, и оно ранило всех, кого я люблю, — говорит он отцу с моей подсказки.
— Я возвращаю тебе твой стыд, — продолжаю я.
— Я возвращаю тебе твой стыд.
— Я возвращаю тебе твою распущенность, — говорю я.
Тед качает головой — слез больше нет, только решимость.
— Отец, — говорит он ясно и твердо. — Я больше не могу этим заниматься. Извини.
— Я возвращаю тебе твой стыд, — повторяю я.
— Что? — спрашивает Тед.
— Я хочу, чтобы вы мысленно собрали воедино весь стыд и все сексуальные импульсы, которые впитали, всю эту липкую дрянь, которая засела у вас в теле, скатали в большой шар и вручили ему.
Тед несколько мгновений сидит тихо, потом протягивает руки, будто в них что-то есть.
— Возьми это, папа. Забери себе. Это твое.
На глазах у него выступают слезы, но он тверд.
— Это было твоим с самого начала.
— Это никогда не относилось к вашей истинной сути, Тед, — говорю я ему. Мы молчим. — Вы больше ничего не хотите ему сказать?
Тед довольно долго смотрит на отца.
— Мне тебя не хватает, — мягко говорит он наконец. —
