Конго. Все это унаследует и больной младенец на спине Элоди.
КАНИНА, ОЗЕРО ГОЛЬФ И КОММУС
Район Канина расположен примерно в девяти километрах к северо-востоку от Капаты, рядом с крупным промышленным медно-кобальтовым рудником COMMUS, а также большим участком промывки кобальта на озере Гольф. Система на озере Гольф похожа на озеро Мало. Старатели копают гетерогенит на близлежащем участке под названием Ципуки, который они в мешках переносят к озеру Гольф, где его промывают женщины и дети. Искренний и внятный подросток по имени Геани объяснил: "Я иду утром после завтрака и копаю... Один или два раза в день мы носим руду к озеру Гольф. Моя мама и мои сестры стирают там". Геани рассказал, что после того, как кобальт был промыт, на озере Гольф появились негоцианты и солдаты, которые купили руду. По словам Геани, они забирали мешки с кобальтом, чтобы продать их на складах на рынке Мусомпо. Он добавил, что в прошлом году несколько солдат на озере Гольф попросили его время от времени помогать им перевозить мешки с кобальтом на рынок. Он загружал мешки в грузовик и выгружал их в Мусомпо. По словам Геани, солдаты продали все свои мешки с кобальтом только в Депо 555.
Несмотря на то что озеро Гольф сильно охранялось солдатами ВСДРК, я попытался посетить этот район. Я прибыл на контрольно-пропускной пункт, где находилось не менее дюжины солдат, которые подчинялись командиру, разместившемуся в оперативном центре, встроенном в большой металлический грузовой контейнер, как некоторые склады в районе озера Мало. Солдаты, охранявшие озеро Гольф, были не такими агрессивными, как в Машамбе-Ист, но все равно отказали во въезде. Потребовался почти час переговоров, прежде чем солдаты наконец пропустили меня с вооруженным сопровождающим. Мы прошли от контрольно-пропускного пункта около десяти минут и оказались на периферии озера Гольф. Оно было гораздо больше озера Мало и так же заполнено женщинами и детьми, которые мыли и сортировали камни-гетерогениты. Несколько солдат ВСДРК патрулировали территорию. Возле озера стояло множество велосипедов, мотоциклов и два пикапа, ожидающих транспортировки руды. По краю озера выстроились несколько куч гетерогенита, некоторые из которых были высотой более метра.
Сотни женщин и детей стояли по колено в воде, резко наклонившись, и мыли вручную по одному гетерогенитовому камню за раз. Вода в озере была мутной, цвета хаки, от береговой линии до пяти метров вглубь озера, после чего она становилась серой на большей глубине. Илистый берег был захламлен бродячими мешками из рафии, раздавленными пластиковыми бутылками и выброшенными обертками от конфет. Несколько детей несли пластиковые ведра, наполненные водой, в полиэтиленовых пакетах, чтобы продать их измученным жаждой рабочим. Мальчик лет семи-восьми, одетый в черные шорты и рваную футболку цвета лайма, вопил в грязи, пытаясь вытащить что-то острое из указательного пальца правой руки. Его хрупкие конечности были в грязи. Две девочки, по пояс заляпанные грязью, тащили по земле мешок из рафии, набитый камнями, и всеми силами пытались сдвинуть его с места хотя бы на несколько дюймов. На вид им было не больше десяти лет.
Поскольку за моими передвижениями следил сопровождающий ВСДРК, провести интервью на озере Гольф не удалось. Тем не менее мне удалось завязать несколько непринужденных бесед с некоторыми женщинами и детьми, которые промывали камни. Они сказали, что чистят гетерогенитовую гальку по семь-восемь часов в день и что гетерогенит у них покупают "мужчины", под которыми я подразумевал негоциантов и солдат ВСДРК, парящих неподалеку. Женщины подтвердили, что в основном они работали в семейных группах и что именно их братья и мужья выполняли большую часть работ по раскопкам в Ципуки. Хотя, учитывая все разговоры, крики и толкотню, мне было трудно уложиться в разговор с одним человеком более чем в несколько предложений, тем не менее я смог получить представление о том, как работает система.
Потом была Эме. Я нашел ее одиноко сидящей в грязи у береговой линии, промывающей и складывающей камни в оранжевый мешок из рафии. Ей было лет восемь-девять, она была без волос и одета в леггинсы с красными и загорелыми полосками и розовую футболку со светло-коричневым мультяшным щенком на передней части. Как и многие другие дети, с которыми я познакомился в Колвези, Эме была сиротой. Я представился и спросил ее о щенке на футболке. Она сказала, что его зовут Альфонс. Я начал говорить с ней о ее работе, когда группа женщин собралась вокруг нее в защитном строю. Я уже почти успел узнать, что родители Эме умерли и что она живет с тетей в Канине, как вдруг она начала кричать во всю мощь своих легких. Женщины сердито закричали на меня и бросились утешать ребенка. Суматоха усилилась, и к ним бросились солдаты ВСДРК. Мой переводчик пытался успокоить ситуацию, но Эме не переставала кричать. Я не понимал, чем я ее так расстроил. Неужели мое присутствие стало причиной ее паники? Думала ли я о том, что для такого ребенка, как она, я могу представлять собой форму насилия, вынужденную конфронтацию с болью? Для некоторых разговор может стать катарсисом. Для других это делает ад слишком реальным. Мой подход вызвал у нее глубокую тревогу, и мое сожаление пришло слишком поздно.
Когда я покидал озеро Гольф под бурю протеста, я думал, что больше никогда не услышу такого воя... до того дня, когда я добрался до Камиломбе.
Примерно в это время я решил попытаться встретиться с Арраном. Я постоянно слышал его имя в деревнях вокруг Колвези от родителей детей, которые работали или работали на него в Тилвезембе. Эти родители укрепляли образ бессердечного оперативника, который наживался на детях ради собственного обогащения, хотя он вряд ли был одинок в этом отношении. Я попросил Гилберта помочь мне организовать встречу, но он твердо решил, что это плохая идея. "Арран очень опасен. Лучше, если он не будет знать вас в лицо", - посоветовал Гилберт. Он сказал, что если он даже попытается организовать встречу, это может привести к серьезным последствиям для него, его коллег и семьи. По слухам, Арран пользовался покровительством ливанской организованной преступности, губернатора Муйежа и, возможно, даже самого Жозефа Кабилы. Мне сказали, что после освобождения из тюрьмы Арран расширил свои деловые интересы: у него появился парк транспортных грузовиков, несколько объектов недвижимости в Медном поясе и частичная доля в кооперативе по добыче полезных ископаемых кустарным способом. Не похоже, что у него была какая-то экономическая необходимость эксплуатировать детей. Так почему же он это делал?
Хотя я так и не смог задать этот вопрос Аррану напрямую, мне удалось встретиться с другим
