желтыми волосами, называла его «этот щеголь из Бостона». Но что еще важнее: он держался с огромным гонором, сидел почти без всякого участия, почти не возражал против показаний с чужих слов, а затем сделал вид, что шокирован обвинительным приговором.
Яхав сказал:
— Что ж, поскольку та апелляция провалилась, лучший вариант для мистера Эванса теперь — это появление новых улик. Не просто каких-то улик, а таких улик, которые поставили бы все это дело с ног на голову. Новая ДНК, например. И если бы он сумел доказать, что это улики, которые должны были найти его изначальные адвокаты, — если он сможет выдвинуть новое, более обоснованное заявление о неэффективном содействии адвоката, — у него мог бы появиться шанс на новое судебное разбирательство. Это та самая иголка в стоге сена, которую вам нужно найти.
Бритт сказала:
— Что ж, как вам известно, мы еще учимся в школе. Но мы действительно вложились в это, и я планирую поступать в юридическую школу и хочу, чтобы этот подкаст продолжался типа сколько угодно времени, пока мы не получим каких-то ответов. Может, мы могли бы хотя бы поддерживать с вами связь по этой теме?
Он задумчиво вздохнул и сказал:
— У меня нет времени слишком углубляться в это, — потом помолчал и добавил: — Судебное разбирательство после обвинительного приговора — это кошмар. Если только вы не найдете видео с другим убийцей, реальность такова, что мистера Эванса не выпустят. Даже если бы вы нашли такое видео, это долгий процесс, поверьте мне, — он грустно усмехнулся. — Но, конечно, мы можем пообщаться снова, если вы что-то найдете.
Когда ребята разошлись, я написала ему спасибо. Он ответил: «Наиболее вероятным исходом после многолетней работы будет то, что больше людей узнают, что приговор был рукожопый, но ничего не изменится».
После этого заплясали три точки — он набирал что-то еще. Это продолжалось так долго, что я уже подумала, может, он пишет, что ему не хватает меня, что он сожалеет о том, как повел себя в субботу.
Но нет. Он написал: «В принципе, я считаю, да, этим стоит заниматься. Я бы только не советовал питать какие-то надежды. Раскрыть убийство наполовину — это может принести ужасное разочарование. Он остается в тюрьме, но теперь уже никто ни в чем не уверен, в том числе семья жертвы. Вот и все, чего вы добьетесь».
Когда я вышла во двор и холодный воздух ударил мне в лицо, я позволила себе признать несколько вещей.
Прежде всего, я окончательно утвердилась в нутряном ощущении: Омар этого не делал. Или как минимум отпала каждая причина, по которой я когда-то верила в его виновность, и я уже не верила, что он был более вероятным подозреваемым, чем любой другой. (Были это вы или нет, на данном этапе значения не имело. Вы не собирались признаваться, и мы не рассчитывали найти ваши отпечатки пальцев на двери бассейна через столько лет. Что было важно, так это пародия на правосудие в отношении Омара.)
Еще кое-что: если я теперь осталась без «Старлеток в клетке», у меня появилось больше времени — не только эта неделя, но и все обозримое будущее. Это все еще был школьный проект, но у меня имелись ресурсы, чтобы помочь ребятам. Я могла бы попытаться найти им дистрибьютора. Я могла бы давать им советы, консультировать или даже продюсировать. Я могла бы заниматься этим наряду с другими проектами, такими как книга, которую я действительно очень хотела написать.
И еще: к концу этой недели я ни за что не смогу выбросить из головы весну 1995-го, вопросы, связанные с ней, и людей, которых мне нужно будет снова увидеть.
И еще: разве я лично в конечном счете не была должна Омару?
55
Когда я вернулась вечером в гостевой дом после ужина, Оливер сидел за кухонным островом с пакетом кукурузных чипсов и банкой сальсы.
Я села на табурет рядом с ним и сделала над собой усилие, чтобы не расспросить его об Эмбер, учительнице латыни, которая, я была почти уверена, спала у него прошлой ночью. Вместо этого я спросила, может ли он поверить, что наши две недели почти пролетели.
Оливер покачал головой и сказал:
— Я даже не могу привыкнуть, что все это вообще существует. Ребята и само это место. Я был готов возненавидеть это, но не тут-то было.
В этот момент пришло сообщение от Джерома: «Я ушел из Отиса, чтобы им не пришлось увольнять меня. Так лучше, верно?»
Тем не менее я продолжала разговор с Оливером. Я сказала:
— То есть это невероятная школа. И она теперь заметно лучше, чем была раньше. Но… в средней школе у меня были ужасные оценки. — Я положила телефон экраном вниз. — И меня все равно приняли. Есть подготовительные школы с отбором не хуже, чем в Гарварде, знаете? А сюда ребята приходили, когда не могли поступить куда-то еще или когда их исключали. Я этого не знала, когда попала сюда. Я думала, здесь сплошь умнейшие в мире ребята и я тут провалюсь. Я не была выдающейся ученицей, но отлично сдала экзамены.
Оливер выглядел смущенным, и я понимала, что несу чушь. Я была занята размышлениями о том, что, если я тоже окажусь без работы, мы могли бы зарабатывать на продажах картин Джерома, но потом подумала, что они тоже могут иссякнуть.
— Из чего следует, — сказала я, пытаясь прийти в себя, — что это была совершенно особая школа для совершенно обычных детей.
Он сказал:
— Я понимаю, как эта школа может притянуть тебя обратно. Как друг, который никогда не уходил. Это похоже на место, где можно осесть.
Он выглядел испуганным и немного заторможенным, и я поняла, что он влюбляется. Предположительно, в Эмбер, но, возможно, и в это место. Он представлял себе свою жизнь в Грэнби, с ней. Я сказала:
— Я по-настоящему верила в магию, когда была здесь. Может, это из-за возраста, в котором я тогда была, но… у меня часто срабатывало магическое мышление.
Я была рада, что он не стал выспрашивать подробности, потому что я не смогла бы объяснить метки, которые делала за Аса, таксофон, искреннюю веру в иной мир, как я во всем видела знаки.
Может, я снова поддавалась такому мышлению, но вселенная, казалось, так явно направляла меня: вернуть меня в Грэнби, свести с Бритт и Ольхой, забрать Яхава, забрать любую стабильность, которую мне обеспечивал Джером. Показать мне запись из ежегодника Талии и точки в ее ежедневнике, а также фляжку Бет Доэрти. И что передо мной осталось, кроме одной ясной тропы?
Оливер уставился в сальсу, словно там могли содержаться ответы. Я увидела его на том диванчике на вечеринке. Увидела его глаза, когда он говорил с Эмбер посреди всеобщего гомона. Я сказала:
— Сейчас не время осторожничать.
Он поднял на меня взгляд, пораженный, что я заглянула ему в душу, или озадаченный.
Я встала, потому что мне нужно было подняться наверх написать Лэнсу о том, что я на самом деле — всё, что я отпустила его, что он должен искать новую соведущую, немедленно. У меня было несколько человек на уме.
Я сказала:
— Тебе надо сказать ей, что ты чувствуешь.
56
Когда тебе восемнадцать, один месяц — это несколько лет. Смерть Талии, ночное исчезновение Пуджи, теракт в Оклахома-сити [58], зариновая атака в токийском метро, суд над О. Джей Симпсоном, боснийская война, смерть двух наших ребят в автокатастрофе — все это сплелось в клубок одной насыщенной весной, казалось бы, без особой внутренней взаимосвязи.
Что мне запомнилось: Пуджа, отдалившаяся от Рэйчел и Бет, уходит в ночь, а после ее забирают из Грэнби. Тим Басс и Грэм Уэйт возвращаются на машине пьяными из Квебека и погибают в автокатастрофе; Грэм еще
