мы и гневаемся даже на богов оттого, что кто-то в чем-то нас превзошел, забывая о том, сколько людей еще позади нас; человек, завидующий немногим, не видит за собственной спиной огромного скопления зависти всех тех, кому далеко до него. Невыносимое бесстыдство человеческое заключается в том, что, как бы много кому ни досталось, он всегда будет обижаться на то, что кому-то могло достаться больше. (2) «Он дал мне претуру, а я надеялся получить консулат. Дал двенадцать фасок, но не сделал ординарным консулом. Он согласился, чтобы год назывался моим именем, но мне не хватает жреческого звания. Меня сделали членом коллегии, но почему только одной? Он удостоил меня всех высших почестей, однако ничего не прибавил к моему состоянию. Он дал мне много, но лишь то, что все равно надо было дать кому-нибудь; из своего кармана не подарил ничего». (3) Ты лучше благодари за то, что получил. Остального жди и радуйся, что не получил всего: когда человеку не остается на что надеяться, чего жалеть, это тоже одно из больших удовольствий. Если ты превзошел всех на свете, радуйся лучше не этому, а тому, что ты – первый в сердце твоего друга. Если многие превосходят тебя, радуйся тому, что позади тебя все же гораздо больше людей, чем впереди. Ты спрашиваешь, в чем твой главный порок? – Ты ведешь неверные записи в своей расчетной книге: то, что ты дал, оцениваешь дорого, то, что получил, – дешево.
32. (1) Пусть в разных людях разные свойства удерживают нас от гнева. На кого-то нам помешает гневаться страх, на других – уважение, на третьих – брезгливость. Вот уж действительно великий подвиг мы совершим, отправив в эргастул несчастного мальчишку-слугу! Куда мы так торопимся: скорее сечь его, немедленно ломать ему голени? Наша власть над ним никуда не денется, если мы отложим наказание. (2) Подождем немного, чтобы отдать приказание самим; сейчас мы можем лишь повторить распоряжение, продиктованное нам гневом. Пусть он сначала пройдет: тогда мы увидим, велик ли ущерб и какое надо назначить наказание. Ведь в этом случае мы обычно ошибаемся больше всего: чуть что, мы хватаемся за меч, казня смертью, кандалами, темницей, голодом проступки, достойные легкой порки.
(3) Ты спросишь: «Как же ты прикажешь нам определять, насколько ничтожны, мелки и ребячески те вещи, которые кажутся нам обидными?» Что до меня, то лучшее, что я мог бы вам предложить, это приобрести подлинное величие духа: тогда все, из-за чего мы обычно бросаемся, задыхаясь, то туда, то сюда, пыхтим и тягаем друг друга по судам, покажется нам неизменной дешевкой, на которую и внимания не обратит человек, помышляющий о высоком или великом.
33. (1) Больше всего шуму поднимается вокруг денег. Деньги изнуряют бесконечными тяжбами форумы, деньги ссорят отцов и детей, деньги смешивают яды, деньги вкладывают мечи в руки отдельных разбойников и целых легионов. Деньги насквозь пропитаны нашей кровью. Из-за них каждая ночь на супружеском ложе оглашается громкими перебранками жен и мужей, из-за них толпы осаждают возвышения, на которых восседают магистраты, из-за них впадают в лютую ярость цари, грабя и сравнивая с землей государства, возведенные тяжкими трудами многих столетий, чтобы в пепле городов отыскивать слитки серебра и золота.
(2) Приятно глядеть на ящики с деньгами, составленные в углу. Это ради них будут орать так, что глаза вылезут из орбит; ради них судебная базилика будет сотрясаться от воплей, ради них будут призываться судьи из самых отдаленных областей и садиться на судейское возвышение, дабы решить, чьи алчные притязания справедливее. (3) А что ты скажешь о старике, стоящем одной ногой в могиле и не имеющем ни единого наследника, который не из-за ящика денег, но из-за пригоршни меди или одного жалкого динария, утаенного рабом, готов лопнуть от ярости? А что ты скажешь о больном ростовщике, у которого и ноги уже не ходят, и руки не могут даже деньги пересчитать, но он будет громко требовать свой ничтожный тысячный процент и обходить должников даже во время приступов своей болезни, трясясь за свои жалкие гроши?
(4) Да предложи ты мне все деньги, какие добываются сейчас во всех рудниках, вместе взятых, в которые мы вгрызаемся без устали; свали передо мною в кучу все клады, зарытые в землю алчностью, которая снова спешит спрятать под землю то, что не к добру извлекла из-под нее, – я скажу, что вся эта груда не стоит того, чтобы добрый муж хоть раз поморщился. Насколько достойнее смеха то, из-за чего мы то и дело льем слезы!
34. (1) Ну а теперь ты сам перебери все остальное, что может служить причиной гнева: еда, питье, наряды, которыми мы стараемся украситься, отправляясь на пирушку, чтобы покрасоваться перед другими, оскорбительные слова, малопристойные телодвижения, упрямая скотина, ленивая челядь, подозрения и пристрастное толкование чужих высказываний в дурную сторону, так что и данный человеку дар речи приходится причислять к обидам природы. Поверь мне, все, что зажигает нас страшным пожаром, – сущие пустяки, не серьезнее тех, из-за которых дерутся и ссорятся мальчишки. (2) Среди вещей, повергающих нас в мрачное уныние, нет ни одной важной, ни одной значительной. Повторяю: вы предаетесь гневу и безумию оттого, что раздуваете мелочи до непомерной величины. Этот хотел отнять у меня наследство; этот оклеветал меня перед людьми, чьей благосклонности я так долго добивался, надеясь получить от них великие блага; этот воспылал страстью к моей любовнице. Люди хотят одного – и то, что должно было бы связать их любовью, становится причиной вражды и взаимной ненависти. Узкая тропинка заставляет сталкивающихся на ней прохожих ссориться, по широкой и просторной дороге целая толпа может идти, не толкаясь. Ваши вожделения устремлены к предметам, которых на всех не хватает, и один не может завладеть тем, чем хочет, не отняв у другого, отчего и происходят ваши сражения и раздоры.
35. (1) Ты возмущаешься, когда тебе отвечают – будь то раб или вольноотпущенник, жена или клиент. А потом ты же жалуешься, что в государстве не стало свободы – а в своем доме ты сам ведь ее уничтожил. Кроме того, если на твой вопрос ответят молчанием, ты назовешь это оскорблением. (2) Пусть люди и говорят, и молчат, и смеются! «Как, перед своим господином?!» – воскликнешь ты. Даже и перед отцом семейства. Ну что ты кричишь? Что ты кипятишься? Что ты требуешь прямо посреди обеда нести плети только потому, что рабы разговаривают, что в твоей столовой, битком набитой людьми, которых не меньше, чем в народном собрании, не царит тишина
