под иерархией раньше понималось неотъемлемое право на власть, будь то отдельные личности, такие как император ацтеков Монтесума, французский король Людовик XIV, или нации, которое проявлялось в таких формах, как "право" европейцев править неевропейцами или арийцев править неарийцами. Сегодня такие понятия справедливо презираются. Другие формы иерархии неизбежны и в целом полезны. Например, иерархия компетенций часто возносит умных людей, таких как президент США Томас Джефферсон (1743-1826), дальновидных предпринимателей, таких как соучредитель корпорации Apple Стив Джобс (1955-2011), и выдающихся практиков, таких как новаторский южноафриканский кардиохирург Кристиаан Барнард (1922-2001), на позиции власти, престижа и влияния.
... потребовался переход от добывающих институтов к инклюзивным
В своей книге 2012 года "Why Nations Fail: Истоки власти, процветания и бедности" Дарон Асемоглу из Массачусетского технологического института и Джеймс А. Робинсон, бывший сотрудник Гарвардского университета, а ныне работающий в Чикагском университете, исследовали различие и взаимодействие между инклюзивными политическими и экономическими институтами, с одной стороны, и экстрактивными политическими и экономическими институтами, с другой. Их тезисы позволяют рассматривать различия в экономических результатах между странами в том виде, в котором они проявляются в современном мире.
Рассмотрим Северную и Южную Корею. Экстрактивные экономические институты Северной Кореи ограничивают автономию личности, устанавливая жесткие правила, как люди могут зарабатывать и тратить свои деньги. Правительство использует государственное образование как инструмент пропаганды, требует от всех желающих пройти военную службу в течение 10 лет, устанавливает ограничения на владение собственностью и бизнесом. В той мере, в какой богатство все же создается гражданами, оно перетекает к представителям элиты, таким как члены правящей партии и высший военный эшелон.
В отличие от этого, экономические институты Южной Кореи носят всеохватывающий характер. Люди в значительной степени свободны зарабатывать и тратить деньги по своему усмотрению. Граждане имеют доступ к открытой системе образования, информации и технологиям. Права собственности рядовых граждан защищены, предпринимательская деятельность поощряется. Рынок Южной Кореи является открытым и, как следствие, инновационным. Он производит богатство. Это во многом объясняет, почему южнокорейцы как минимум в 22 раза богаче своих северных сородичей. Этническая принадлежность, культура, история, география и климат, которые в значительной степени являются общими для двух стран, не могут объяснить этот разрыв, но существование различных типов институтов в двух странах может объяснить и объясняет его.
Проблема заключается в том, что в нынешних условиях экономическая интеграция определяется действиями государства. Рыночная деятельность требует, в частности, правового обеспечения контрактов, инфраструктуры для обмена и защиты от мошенничества. Поскольку государство и экономическая деятельность взаимосвязаны, экономические институты стремятся соответствовать целям правящей группы лиц.
Инклюзивные экономические институты опираются на существование политических институтов, характеризующихся разделением власти и широким распределением принятия решений между элитой, бизнесом, гражданским обществом и, в конечном счете, индивидами. Одним словом, элита ограничена. При неограниченном принятии решений власть, напротив, сосредоточена в руках небольшой элиты или, в крайнем случае, одного человека. Первое способствует развитию конкуренции, созданию коалиций и подотчетности. Второе способствует хищничеству элиты.
Наконец, экономические и политические институты имеют тенденцию усиливать друг друга. Здесь становится очевидным наличие обратной связи между правящей элитой и остальными гражданами. В добывающих политических системах отсутствует соответствующая обратная связь с гражданами. Таким образом, элита может использовать свою власть для дальнейшего укрепления добывающей экономической системы, которая приносит ей выгоду за счет населения в целом. В инклюзивной политической системе, напротив, элита постоянно подвергается воздействию обратной связи с гражданами, будь то опросы общественного мнения или выборы. Таким образом, у элиты появляются стимулы для улучшения функционирования государства, в том числе и для создания более инклюзивных экономических институтов.
■ Вставка 7.2. Если добывающие институты так плохи, то почему Китай процветает?
Внимательный читатель уже заметил очевидную проблему, связанную с утверждением, что инклюзивные институты ведут к экономическому росту. Муха на глазу - это экономический рост, который происходит в таких странах, как Китай, имеющих экстрактивные политические институты. a В течение последних нескольких десятилетий китайская правящая элита способствовала развитию относительно инклюзивных экономических институтов. Эти институты гораздо более свободны, чем в условиях тоталитарной диктатуры Мао Цзэдуна (1893-1976 гг.). Как правило, правящая элита может выбирать модель развития, сочетающую экстрактивные политические и относительно инклюзивные экономические институты, до тех пор, пока она чувствует полный контроль над государством.
Китайская элита смогла освободить экономику, не потеряв при этом политического контроля, за счет большей централизации власти в руках правительства. Это включает в себя такие оруэлловские меры, как практически повсеместная слежка за населением и система "социальных кредитов", которая поощряет и наказывает рядовых граждан в зависимости от их лояльности к правящему режиму. Другими словами, китайская элита достаточно надежна, чтобы не бояться народа. Взамен элита предоставляет гражданам определенную экономическую свободу.
Проблема заключается в том, что централизованные и экстрактивные политические институты не могут поддерживать быстрый рост в долгосрочной перспективе. Китайское государство не допускает инноваций, которые могут угрожать авторитету коммунистической партии. Соответственно, тормозится "созидательное разрушение", о котором пойдет речь в следующем разделе. В конечном итоге такая экономика склонна к стагнации или даже регрессу. Кроме того, экстрактивные политические институты могут легко разрушиться из-за междоусобиц между представителями элиты, что может привести к гражданской войне и анархии. Иными словами, у политической элиты может возникнуть соблазн сохранить свою власть за счет перехода от инклюзивных экономических институтов к экстрактивным. b Таким образом, делают вывод Асемоглу и Робинсон, устойчиво высокие темпы экономического роста могут быть обеспечены только при сочетании инклюзивных политических и экономических институтов. ■
Если процветание - это так хорошо, то почему не все принимают институты, способствующие созданию богатства?
Ceteris paribus успешные государства сочетают инклюзивные политические и экономические системы, а неуспешные - политический и экономический экстракционизм. Вопрос в том, почему все страны не выбирают инклюзивные институты, которые способствуют росту и улучшению благосостояния общества в целом. Австрийский экономист Йозеф Шумпетер (1883-1950) отмечал, что динамичные и инновационные общества создают богатство благодаря процессу "созидательного разрушения", или "непрерывному механизму инновации продуктов и процессов, с помощью которого новые производственные единицы заменяют устаревшие". Этот процесс порождает проигравших и недовольство. Поэтому те, кому угрожают потери, пытаются предотвратить инновации.
В ходе промышленной революции в Великобритании, о которой более подробно будет сказано в следующей главе, на смену индивидуальным производителям одежды пришли новые хозяйствующие субъекты - текстильные фабрики. Последние пытались помешать распространению индустриализации, устраивая восстания "луддитов" и разбивая чулочные рамы (машины для вязания тканей). Помимо экономических изменений, промышленная революция привела к резкому изменению отношений власти. По мере того как крестьяне покидали британскую деревню, чтобы работать на фабриках, власть дворянства уменьшалась. В тех странах,
