с развитой системой регулирования и социального обеспечения.
К 1970-м годам маятник качнулся в сторону чрезмерного государственного контроля. Многие отрасли экономики США и Европы подверглись чрезмерному регулированию, а щедрые обязательства по созданию систем социального обеспечения привели к тому, что многие богатые страны столкнулись с огромной долговой нагрузкой. На Ближнем Востоке1973 году и повышения цен на нефть ОПЕК в четыре раза. Экономический рост остановился, а инфляция выросла во всем мире, поскольку мировая экономика пыталась приспособиться к росту цен на ресурсы. Наиболее разрушительными оказались последствия для развивающихся стран, где банки денежных центров перерабатывали излишки нефтедобывающих стран в долговые обязательства, которые страны Латинской Америки и Африки к югу от Сахары использовали для поддержания уровня жизни. Это оказалось неустойчивым: одна за другой страны объявляли дефолт по своим суверенным долгам, что привело к обвальному падению занятости и гиперинфляции. Лекарством от этих проблем, предложенным международными финансовыми институтами, стала Чикагская школа: жесткая экономия бюджетных средств, гибкие валютные курсы, дерегулирование, приватизация и жесткий контроль над денежной массой внутри страны.
В США и других развитых странах дерегулирование и приватизация дали положительный эффект. Цены на авиабилеты и тарифы на грузоперевозки стали снижаться по мере того, как государства отступали от введенного ими повсеместного контроля над ценами. Самым героическим моментом в жизни Маргарет Тэтчер стало ее противостояние с Артуром Скаргиллом и профсоюзом угольщиков: на том этапе своего экономического развития Британия не должна была заниматься добычей угля, а также владеть такими компаниями, как British Steel или British Telecom, которые более эффективно управлялись частными операторами. Экономическое возрождение Великобритании после удручающего десятилетия - 1970-х годов - во многом было обусловлено неолиберальной политикой.
Однако неолиберальная повестка дня была доведена до контрпродуктивной крайности. Правильное понимание превосходной эффективности рынков превратилось в нечто вроде религии, в которой государственное вмешательство противопоставлялось в принципе. Приватизация проводилась, например, даже в случае естественных монополий, таких как ключевые коммунальные предприятия, что привело к таким трагедиям, как приватизация мексиканской компании TelMex, где государственная телекоммуникационная монополия была преобразована в частную и способствовала приходу к власти одного из богатейших людей мира Карлоса Слима .
Самые тяжелые последствия были ощутимы в бывшем Советском Союзе, который распался как раз в тот момент, когда неолиберальная идеология достигла своего пика. Социалистическое централизованное планирование было справедливо дискредитировано низкими показателями коммунистической экономики во всем мире. Однако многие экономисты считали, что частные рынки будут формироваться спонтанно, как только будет ликвидировано централизованное планирование. Они не понимали, что сами рынки функционируют только тогда, когда они строго регулируются государствами с действующей правовой системой, способной обеспечить соблюдение правил прозрачности, контрактов, прав собственности и т.п. В результате значительные куски советской экономики были поглощены ловкими олигархами, чье пагубное влияние сохраняется и по сей день в России, Украине и других бывших коммунистических странах.
Даже обеспечив два десятилетия быстрого экономического роста, неолиберализм сумел дестабилизировать мировую экономику и подорвать свой собственный успех. Дерегулирование было полезно во многих секторах реальной экономики, но оказалось губительным, когда в 1980-х и 1990-х годах оно было применено к финансовому сектору. Бывший глава Федеральной резервной системы США Алан Гринспен и другие экономисты того времени полагали, что последний сможет регулировать себя сам. Однако финансовые институты ведут себя совсем не так, как предприятия реального сектора экономики. В отличие от производственной корпорации, крупный инвестиционный банк является системно опасным и может нанести огромный ущерб экономике в целом, если примет на себя чрезмерные риски. Именно это мир увидел в результате краха Lehman Brothers в сентябре 2008 года, когда тысячи контрагентов по всему миру оказались не в состоянии выполнить свои собственные обязательства из-за того, что были связаны с Lehman. Глобальная платежная система замерзла, и спасти ее удалось только благодаря массированным вливаниям ликвидности со стороны ФРС США и других центральных банков. Если когда-либо аргументы необходимости крупного централизованного государственного института, то это был именно такой случай. Либертарианцы забыли, что отсутствие центрального банка и зависимость от золотого стандарта до принятия закона о Федеральной резервной системе 1919 года приводили к периодическим финансовым кризисам, подобным тому, который потряс США в 1908 году.
Действительно, американские неолибералы были подняты, так сказать, на свой собственный флаг. С 1980-х годов Министерство финансов США и такие организации, как Всемирный банк и МВФ, рекомендовали странам мира открыть счета капитала и обеспечить свободное движение инвестиционных средств. Они стремились отменить контроль над движением капитала, введенный после банковского кризиса 1930-х годов. С момента окончания Второй мировой войны и вплоть до 1970-х годов мировая финансовая система отличалась высокой стабильностью. В дальнейшем, когда под влиянием неолиберальных идей ликвидность стала беспрепятственно перемещаться через международные границы, финансовые кризисы стали происходить с пугающей регулярностью. Это началось со стерлингового и шведского банковских кризисов в начале 1990-х годов, кризиса мексиканского песо в 1994 году, азиатского финансового кризиса 1997 года, дефолтов в России и Аргентине в 1998 и 2001 годах. Кульминацией этого процесса стал кризис субстандартного кредитования в США в 2008 г., когда глобальный капитал устремился на плохо регулируемый американский ипотечный рынок и, вытекая оттуда, разрушил реальную экономику.
Неолиберализм, поддерживающий свободную торговлю, привел к проблематичным последствиям. Основная доктрина верна: в странах, снижающих торговые барьеры расширяются рынки и повышается эффективность, что ведет к росту совокупных доходов всех заинтересованных сторон. Подъем Восточной Азии в конце XX века и резкое снижение уровня бедности в мире в этот период были бы невозможны без расширения торговли.
Однако те же самые теоретики торговли должны объяснить, что не каждый человек в каждой стране выиграет от свободной торговли. В частности, на сайте можно увидеть, что низкоквалифицированные рабочие в богатых странах могут потерять работу и возможности для столь же квалифицированных рабочих в бедных странах, поскольку транснациональные корпорации выводят свои предприятия за пределы страны. Типичный ответ на эту проблему в то время заключался в том, что потерявшие работу работники будут компенсированы за счет переобучения и других форм социальной поддержки. Администрация Клинтона откупилась от профсоюзной оппозиции против Североамериканского соглашения о свободной торговле, пообещав подобные программы. Однако мало кто из неолиберальных сторонников свободной торговли тратил на эти программы столько времени, сил и ресурсов, сколько они тратили на упрощение процедур торговли. Многие неолибералы поддерживали открытую иммиграцию, опять же на том основании, что перемещение рабочей силы в точки наибольшего спроса приведет к повышению эффективности. Они снова были правы, полагая, что мобильность рабочей силы повысит совокупное благосостояние, но не обращали внимания на ее распределительные последствия и социальную реакцию, которую она вызовет.
