вздумай никого увольнять, Гордей, я соврала охране, что ты меня ждешь. Они тут ни при чем. Да и разве они заставляли тебя изменять? По-моему, это была полностью твоя инициатива. Ты же сам мне сказал, что ты мужчина и тебе нужна близость.
Последнее я сказала через силу, но была рада, что, наконец, выговорилась. Не хотела всё это больше держать в себе, боялась, что все эти эмоции скопятся и будут грызть меня изнутри, отчего мое здоровье подкосится и роды пройдут трудно.
Мое собственное состояние меня мало беспокоило, но я боялась, что ребенок родится нездоровым.
– Сонь, я очень ждал нашего ребенка и хотел его не меньше, чем ты, поэтому не смей обвинять меня в том, что я желал ему вреда.
Гордей говорил довольно убедительно, так что, не знай я, что сегодня медсестра могла причинить мне вред, могла бы поверить его словам, но факты говорили сами за себя.
Мать его любовницы была главврачом в больнице, в которую он сам же меня и привез, и она же меня и не выпускала отсюда, отсекая от всего остального мира.
– Сколько ты заплатил, чтобы мне вкололи содержимое ампулы, которое вызывает выкидыш? Или эты Антонина Ржевская даже денег за это брать не стала? Неужто тебе так хочется породниться с префектом, что ты готов не просто избавиться от нашего ребенка, но и сделать меня бесплодной? Если так сильно не хочешь его, то мог бы просто сказать мне. Давай разведемся, и я никогда не стану даже требовать алиментов. Никогда не напомню, что это твой ребенок, он будет только моим. Просто не нужно поступать так жестоко и бесчеловечно. Я надеюсь, что в тебе есть хоть капля чести, и ты оставишь меня в покое.
– Что еще раз ты сказала, Соня? Что тебе вкололи?!
Голос Гордея звучал напряженно. Казалось, он настолько сильно желал услышать мой ответ, что практически не дышал. Я буквально наяву увидела, как он с силой сжал кулаки и прищурился, как часто это делал, когда сильно злился и был на пике гнева, но при этом сохранял энергию для завершающего финального удара.
В этот момент я вдруг начала сомневаться, что он причастен к сегодняшнему инциденту. Не сказала бы, что это что-то меняло в моем отношении к нему, но лично мне стало немного легче, поскольку, если виновником трагедии был бы он, то мне было бы гораздо тяжелее и больнее.
Всё-таки главврач мне абсолютно чужой человек, и я не испытывала никаких душевных страданий и терзаний от того, что она желала мне зла.
Она была матерью Анны, любовницы Гордея, и явно хотела от меня избавиться, чтобы очистить путь для дочери.
Я выдохнула, уже не так опасаясь приезда Гордея, как раньше, но легче мне от этого не стало, поскольку он всё равно был в этом виноват.
Пусть он относился к Анне, как к чему-то временному, она, судя по всему, хотела гораздо большего и готова была на всё ради этого.
Все эти предположения пронеслись в моей голове моментально, буквально за одну секунду. Конечно, говорить об этом вслух я не стала.
Я понимала, что всё это мои страхи и домыслы, но от этого мне становилось еще страшнее.
Гордей продолжал что-то рычать, угрожая засудить больницу и оставить тут всех без работы и с черной меткой, если вдруг они причинили мне или ребенку вред, а я практически не вникала в его слова, а затем и вовсе бросила трубку, не в силах слушать его голос.
Первая волна гнева спала, и на ее место снова пришла агония, которая и не прекращала терроризировать мой разум и тело.
Когда же я вернулась в палату, то не застала внутри Люду. Рожать ей было еще рано, так что она либо ушла на обед, либо ее забрали на процедуры.
В любом случае, я была рада ее отсутствию, так как мне нужно было хотя бы несколько минут побыть в тишине и покое, чтобы набраться сил для разговора с мамой, которая вот-вот приедет, и взять волю в кулак, чтобы не расплакаться, когда я увижу Гордея.
Я села на заправленную кровать Люды и несколько минут смотрела в окно, бездумно глядя вперед и практически ничего не замечая.
Не сразу услышала, как с шумом открылась дверь, но решила, что это Люда. Мама обычно деликатничала и сначала бы постучалась.
Не успела я обернуться, как услышала за спиной разговоры двух мужчин. Медбратья в голубой форме.
– Это она?
– Ну вроде блондинка, соседка ее, сказали, черноволосая.
Я нахмурилась и посмотрела на них с подозрением, не понимая, что за странная беседа у них происходит.
Один из них оскалился, когда заметил мой взгляд, а после сразу же кивнул напарнику.
– По фото она, так что хватай ее и идем, пока нас не обнаружили.
Я резко вскочила и обхватила руками живот, чувствуя неладное, но они были довольно резвые, и один из них уже подскочил ближе, заткнул мне рот и заломил мои руки за спиной, практически выкручивая их, а после они повели меня к выходу.
Из меня вырывалось одно лишь мычание, от которого не было толку.
Неужели это похищение средь бела дня?!
Руки державшего меня медбрата больно впивались в кожу рук, а я даже закричать не могла, так как оказалась в стальных тисках, из которых было невозможно выбраться.
Я ожидала, что меня затащат на лестничную площадку и понесут вниз, к черному выходу, но мои ожидания не оправдались.
Вскоре они затащили меня в какой-то закуток больницы, вдалеке от всех, где, казалось, не обитало ни единой живой души.
Передо мной предстал заброшенный кабинет без опознавательной таблички на двери. Но когда меня не бросили на пол, а вдруг усадили на непонятно откуда взявшееся тут гинекологическое кресло, я оцепенела от ужаса, никак не препятствуя тому, что они меня с силой закрепили ремнями и только после убрали ладонь с моего рта.
Вот только кричать я уже не могла.
Лежала, распятая враскорячку и тряслась от осознания безысходности моего положения. Никогда в жизни не чувствовала себя такой беспомощной и одинокой. Всеми брошенной на произвол судьбы.
– Ну всё, теперь не сбежит, – хмыкнул один из них.
– Можешь кричать, сколько угодно, краля, никто тебя тут не услышит. Это крыло несколько лет на ремонте, давно не финансируется, и тут никто не появляется.
Я не понимала, к
