в том, что долгое время власть на протесты реагировала — не только дубинками и слезоточивым газом. Уличные акции в Исламской республике стали своеобразной формой диалога между государством и обществом. После массовых выступлений правительство клеймило протестующих врагами, разгоняло, сажало, но позже понемногу делало шаги навстречу. Правда, обычно не сразу.
«Зеленое движение» 2009 года вывело на улицы Тегерана сотни тысяч людей, выступивших за пересчет результатов выборов, которые, как уже упоминалось, скорее всего были сфальсифицированы. Это был протест городского класса, уставшего от радикализма Ахмадинежада. Протест подавили, несколько десятков людей погибли, многие оказались в тюрьмах. Лидера выступлений, проигравшего кандидата от реформистского лагеря Мир-Хосейна Мусави, посадили под домашний арест. Но уже к следующим выборам Совет стражей конституции допустил реформиста Хасана Рухани, открыто выступавшего за либерализацию системы и диалог с США. Более того, власти, осознав потенциальные риски, отказались от массовой подтасовки результатов на выборах. В результате Рухани триумфально выиграл президентскую гонку 2013 года, да и в 2017 году, пусть и при меньшем воодушевлении населения, победил соперника-консерватора. То есть давление общества на власть в конце 2000-х привело к заметным результатам. Исламской республике пришлось скорректировать политический курс.
Другой пример — ожесточенные протесты 2019 года против трехкратного подорожания цен на бензин. Недовольные поджигали заправки и банки, нападали на полицию и басиджей, перекрывали дорожное движение. Им ответили отключением интернета и стрельбой на поражение, в результате которой погибло от двухсот (по официальным данным) до полутора тысяч (по утверждениям правозащитников) человек. В то же время Рухани почти сразу объявил о новой системе социальных выплат, в рамках которой 60 миллионов человек (около 75% населения) получили прямую финансовую помощь, призванную частично компенсировать потери от роста цен.
Но не только массовые протесты с применением насилия помогают иранцам добиться своих целей. Локальные выступления фермеров против дефицита воды или городских жителей из-за перебоев электричества, забастовки рабочих на крупных предприятиях и прочая активность также нередко заставляют власти шевелиться. Разумеется, реакция далеко не всегда кажется протестующим достаточной, и все-таки практика показывает, что протест в Иране часто оказывается эффективным каналом обратной связи.
Конечно, важно, с какими именно лозунгами выступают протестующие. Как правило, их участники борются с конкретными проблемами, политическими или экономическими: пересчитать голоса, не закрывать то или иное СМИ, решить вопрос с повышением цен, дефицитом воды, перебоями электричества, отключением газа, маленькими зарплатами и пенсиями. Требования протестующих сами по себе свидетельствуют, что они не выступают за свержение власти, а приглашают ее к диалогу и ждут шага навстречу. По крайней мере, такая модель доминировала последние тридцать лет.
Конец сентября 2022 года
Нилюфар живет на севере Тегерана, она почти образцовая представительница местной продвинутой молодежи. Работает в парфюмерной компании, почти все свободное время проводит в кафе, а политикой, казалось, совсем не интересуется. Но теперь в гостях она рассказывает друзьям:
— Мы просто вышли из кафе, ждали такси. У моей подруги спал платок, в этот самый момент мимо проезжала группа мужчин в камуфляже. Они вдруг останавливаются и говорят «вы должны проехать с нами». А в этот день в городе шли протесты. Но мы-то тут при чем? Мы тут же забежали обратно в кафе, полиция — за нами. Слава Всевышнему, менеджер помог, сказал: «Эти девушки — наши гости, в протестах не участвуют, просто хотят поехать домой».
— И как, от вас отстала полиция? — спрашивает кто-то.
— Если бы! Они сказали: тогда мы поедем с ними, чтобы убедиться, что они направляются домой. Работники кафе очень долго убеждали их, что мы не протестующие. Еле-еле удалось. Теперь вообще из дома выходить боюсь.
Примерно через неделю я снова встречаю Нилюфар, на другой домашней посиделке. Как обычно в эти месяцы, все только и говорят, что о политике.
— А вы все уже выходили на протесты? — спрашиваю я. Все кивают. — Даже ты, Нилюфар?
— Да. Один раз выходила. Конец диалога
Если рассматривать протест как форму диалога, важно понимать, к кому протестующие обращаются. Специфическая политическая система Ирана, описанная в первой главе, сочетает в себе выборные демократические и невыборные исламские институты. Президента или парламент можно сменить на выборах, а вот исламские институты: верховный лидер и его аппарат, Совет стражей конституции, КСИР — обладают большими полномочиями и ни от каких выборов не зависят. Влиять на все эти структуры через электоральные механизмы общество не может, поэтому достучаться до них можно, только выйдя на улицы.
Конечно, локальные демонстрации на уровне отдельного района или города могут повлиять на местное начальство, вроде муниципальных властей или руководства предприятий. Но когда речь идет о серьезных, общенациональных выступлениях, их адресаты сидят на самом верху — это те люди, которые в конечном итоге и принимают решение, кого допустить на выборы, а кого нет. Они же могут в случае необходимости одернуть исполнительную власть.
Такая модель оставалась относительно эффективной в 1990-е, 2000-е и начале 2010-х, но потом что-то пошло не так, как ожидали власти. Первые изменения в характере протеста начали проявляться в выступлениях зимы 2017–2018 годов. Тогда многие протестующие начали, не предъявляя конкретных требований, атаковать силы безопасности (прежде всего, полицию и басиджей). Ситуация во многом повторилась во время «бензиновых протестов» ноября 2019 года. «Долой эту власть!» — требовала значительная часть протестующих. Но в то же время первопричина протестов все же оставалась экономической, поэтому надежда нащупать почву для диалога еще была.
Следующие три года казались скорее обнадеживающими для властей. Протесты шли постоянно, но были связаны с локальными и конкретными поводами: нехватка воды, перебои с электричеством, низкие зарплаты и пенсии. Однако народное возмущение после гибели Махсы Амини вскрыло все существующие противоречия и положило конец диалогу. Осенью 2022 года вышедшие на улицы требовали одного — свержения Исламской республики. Выступления стали беспрецедентными как по длительности, так и по географии охвата, и никто даже не заикался о реформах и уступках. Символом протеста стала борьба с дресс-кодом, фундаментальной чертой исламских порядков в Иране. Отказаться от него власти не могут в силу собственной идеологии.
К 2022 году большая часть населения страны утратила всякую надежду на медленные улучшения путем компромиссов и сближения позиций. Полумеры людей уже не устраивали. Власти реагировали растерянно: на уступки не шли, но перейти к тотальному подавлению не решались. Понятно, что по прошествии времени и со стороны может показаться, что протест просто закатали в асфальт. На деле разгоняли далеко не
