этого используют привычный язык политики. Хотя сила и насилие всегда остаются на заднем плане, они, как правило, рассматриваются как конечные, но несколько нереальные санкции. Вопросы скорее политические, чем военные, поскольку политические ограничения и политическое маневрирование с такой же вероятностью определяют исход, как и узкие военные соображения. В частности, в переговорах на нижних ступенях обычно используются такие темы и тактики ведения переговоров, как: "Это в ваших интересах", "Мое последнее требование", "Один из нас должен быть разумным", "Мой партнер не позволит мне", "Только вы можете меня исправить", "Поставьте себя на мое место", "Давайте встретимся на полпути", "Я слишком Х, чтобы уступить", "Давайте не будем усложнять вопрос" и "Давайте не будем слишком упрощать вопрос".
Эти тактики торга обсуждались в других статьях, и я не буду углубляться в них здесь, поскольку сами фразы должны быть достаточно выразительными, чтобы читатели поняли их грубые характеристики.
(См. Винер и Кан, указ. соч., стр. 255-61).
Моя основная цель упоминания этого списка - противопоставить этот вид торга на нижних ступенях с тем видом торга, который необходим на более высоких ступенях лестницы. Это те виды жесткой конфронтации, которые обсуждались в главах IX и X; эскалация на этом уровне лестницы происходит в мире голого принуждения и представляет собой испытание нервов, мастерства и безрассудства.
Нынешняя ситуация разрядки не только не дает возможности лицам, принимающим решения, и общественности испытать себя в подобном испытании, но и не мотивирует их рассматривать эти возможности даже гипотетически. Но насколько важно, чтобы лица, принимающие решения, были компетентны на этом уровне? С точки зрения текущих политических оценок, многие скажут, что это не очень важно. Даже в течение оставшейся части этого столетия подобный суровый кризис может случиться всего один или два раза. Но такой кризис все равно может стать самым важным событием века по своим последствиям - независимо от того, разразится он или нет, - и решающее значение может иметь наличие достаточного мастерства, чтобы сдержать уровень эскалации, сохраняя при этом другие национальные интересы и ценности.
Таким образом, возможно, что отсутствие обсуждения, размышлений и планирования для средних и верхних ступеней, и, как следствие, недостатки в фактическом физическом планировании и подготовке, могут привести к катастрофе.
Принципы рационального планирования, хорошо известные всем, просто не применяются к таким вопросам. Что касается проблемы "худшего" случая или странной ситуации, все понимают, что никогда не может быть абсолютной гарантии безопасности. Тем не менее, достойными приготовлениями часто пренебрегают, потому что они могут не сработать или потому что ситуация просто слишком гипотетична, чтобы мотивировать действия - хотя немотивированный "бюрократ" не хотел бы признавать отсутствие подготовки. При этом даже забывают, что программу на случай непредвиденных обстоятельств нельзя правильно оценивать, задавая вопрос: "Можем ли мы позволить себе риск того, что она не сработает?". Это равносильно тому, чтобы попросить гарантию, что она сработает.
Более полезным критерием, который, несомненно, был бы принят, если бы мы действительно пережили эти ядерные кризисы, а не рассматривали их гипотетически, был бы вопрос: "Можем ли мы позволить себе быть совершенно неподготовленными?" или "Сколько мы отдаем за определенный потенциал по сравнению с тем, что мы можем получить?" или "Достаточно ли вероятны непредвиденные ситуации, и достаточно ли полезны результаты, чтобы оправдать затраты и убытки программы?". Хотя мало кто будет спорить с предположениями, подразумеваемыми в этих вопросах, или оспаривать вероятную ценность программ кризисного управления, на самом деле этим концепциям уделяется не больше внимания, чем на словах.
Программы по ограничению ущерба являются примером, в котором мало попыток обеспечить возможности для использования различных видов и степени краткосрочных и долгосрочных кризисных "предупреждений". В нынешней ситуации, вполне возможно, лучше приобрести дополнительные возможности для быстрого улучшения нашей позиции, чем приобретать дополнительные возможности в настоящее время, однако такой критерий для оценки и различения систем или позиций почти никогда не используется.
Очевидно, что есть важные преимущества в том, чтобы не полагаться на тактику и стратегию, требующие специальных действий во время кризисов и напряженности, но эти преимущества не являются решающими. И маловероятно, что в рамках нашей обычной позиции мирного времени будут существовать программы по ограничению ущерба или многие кризисные варианты, которые дадут нам большие возможности. Тем не менее, часто ценно иметь возможность в ситуациях эскалации и кризиса инициировать впечатляющие и значительные действия не только по благоразумным и подготовительным причинам, но и как сигнал противнику - т.е. в целях торга. Даже если бы этих целей не существовало, я бы утверждал, что недостатки, хотя и остаются значительными, более чем компенсируются возросшими возможностями с чисто пруденциальной точки зрения; виды угроз и ситуаций, для которых разработаны программы чрезвычайной готовности и базы мобилизации напряжения, представляются значительно более вероятными, чем любое внезапное нападение. А с точки зрения сдерживания кризисов и напряженности, программы чрезвычайной готовности и мобилизации напряженности могут иметь такое же решающее значение, как и военный потенциал.
Но будет ли время для выполнения полезной программы? Наша нынешняя позиция, вероятно, далека от оптимальной для этого. По этим причинам для достижения наилучших результатов от присущих нам возможностей потребуются четкие планы и подготовка либо к чрезвычайной готовности, либо к напряженной мобилизации.
Многие или большинство американских аналитиков и политиков согласились бы с этим. Тем не менее, на практике эти последствия в значительной степени игнорируются. Планирование и разработка политики продолжают быть заняты сценариями, которые подчеркивают две крайности: внезапное нападение СССР на Соединенные Штаты и просто мнимый кризис. Они заслуживают внимания, но не меньшего внимания заслуживает и огромное разнообразие других кризисов, которые могут привести как к достоверной угрозе, так и к реальности ограниченных ядерных атак. Сценарии, в которых программы чрезвычайной готовности и мобилизации напряжения будут играть центральную роль, вероятно, должны быть "проектными случаями" как для планирования текущего положения, так и для изучения тактики. Крупномасштабное внезапное нападение на гражданских лиц следует рассматривать как внепроектную, хотя и не игнорируемую случайность; и, по крайней мере, с военной точки зрения, практически любой сценарий удовлетворительно справится с мнимыми кризисами, если только эскалация не слишком вероятна.
Наличие такой тактической гибкости может иметь огромное значение для регулирования советского поведения. Таким образом, хотя существует множество причин, по которым Советы не стремятся осуществить свою милленаристскую программу путем быстрых военных действий или интенсивного ядерного шантажа, одним из важных может быть не только страх перед военной конфронтацией и эскалацией со стороны США, но и вероятность -как это произошло в Корее
