и уходом за ее жертвами. (Будучи самой распространенной причиной слабоумия, болезнь Альцгеймера используется как зонтичный термин для обозначения различных форм нейродегенерации). Мы же хотели сделать нечто иное: мы стремились к лечению, к чисто исследовательской деятельности, направленной на ускорение открытия и разработки лекарств для профилактики, лечения и излечения болезни Альцгеймера и связанных с ней деменций.
Как и BCRF, мы решили сосредоточиться на том, чтобы перенести перспективные исследования с лабораторного стола к постели пациента. В то время лишь немногие организации финансировали этот путь. Это нас заинтриговало. Здесь было место, где мы могли изменить ситуацию к лучшему.
Мы также подошли к созданию ADDF не так, как другие исследовательские фонды того времени.
Под руководством доктора Говарда Филита, который стал нашим главным научным руководителем, мы разработали двухсторонний подход. Совет по научной экспертизе, состоящий из ученых, а также внешних экспертов, занимается поиском и рассмотрением новаторских идей со всего мира, независимо от того, относятся ли они к академической или промышленной сфере. Совет по бизнес-рецензированию, в состав которого входят представители биотехнологической и фармацевтической отраслей, рассматривает заявки биотехнологических компаний.
Финансовая поддержка ADDF не только обеспечивает финансирование на ранних этапах работы, но и сокращает разрыв между исследованиями и подтверждением концепции в клинических испытаниях. Этот этап часто называют "долиной смерти" - именно здесь хорошие идеи гибнут из-за отсутствия финансирования. Пройдя строгий процесс рассмотрения, грантополучатели ADDF имеют больше шансов пережить "долину смерти" - и действительно, они получили обязательства на сумму более 2,5 миллиарда долларов в виде последующего финансирования от правительства, фармацевтических компаний и венчурных фирм.
Именно здесь проявляется еще одна инновационная особенность модели ADDF. Наши исследовательские гранты структурированы как инвестиции. Каждый грантополучатель подписывает контракт, в котором оговаривается, что при каждом успехе определенный процент прибыли от инвестиций будет возвращаться обратно в развитие науки. Такой подход означает, что ADDF может продолжать финансировать себя и быть устойчивым в долгосрочной перспективе. (В то время, когда мы создали эту модель, венчурной филантропией занимался только Фонд борьбы с муковисцидозом. Теперь это стало обычным делом).
Тем не менее, в одиночку мы бы не справились. Именно поэтому мы сотрудничаем со всеми, кто хочет инвестировать в это пространство. Им не нужно создавать свой собственный фонд или нанимать собственных ученых; они могут воспользоваться нашими услугами. Эта модель партнерства настолько провокационна и практична, что Билл и Мелинда Гейтс, Джефф Безос и Маккензи Скотт пожертвовали деньги ADDF.
Последняя часть модели ADDF заключается в том, что 100 % всех пожертвований идут на науку. Это происходит потому, что каждый год мы покрываем все накладные расходы ADDF - зарплату наших сотрудников, аренду, все административные расходы, - так что каждый собранный доллар идет на исследования.
На сегодняшний день мы инвестировали более 150 миллионов долларов в финансирование более 626 программ по исследованию лекарственных препаратов в академических центрах и биотехнологических компаниях в девятнадцати странах. В настоящее время мы поддерживаем 120 клинических испытаний лекарств. И у нас есть первый успех. В 2012 году Управление по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов США одобрило компьютерную томографию Amyvid, исследования которой мы финансировали, в качестве первого неинвазивного диагностического теста на болезнь Альцгеймера.
Не менее приятно и то, что модель ADDF была принята многими другими фондами по борьбе с болезнями по всей территории США, от небольших организаций, таких как NEXT for Autism, до таких гигантов, как Фонд борьбы с раком простаты и Фонд борьбы с множественной миеломой.
Это реальное подтверждение нашего видения.
Глава 22. Трансформация музеев
В Музее американского искусства Уитни, где я являюсь почетным председателем, в Нью-Йорке, 1998 год.
Сара Крулвич/Тһе New York Times/Редакция
Я стал сотрудничать с Музеем американского искусства Уитни исключительно по счастливой случайности. В 1960 году, через два года после моего прихода в Estée Lauder, мы переехали в офис на Пятой авеню, 666, на углу Пятой авеню и 53-й улицы. Мы находились на втором этаже, сзади - бонус для меня, потому что я могла смотреть в окно и видеть сад Музея современного искусства, расположенного за углом на 53-й улице. Мой радар искусства был настроен на MoMA: в детстве я почти еженедельно посещала его, чтобы посмотреть фильмы и исследовать галереи. Именно здесь я влюбился в искусство. Это был мой духовный дом. Я часто ходил на 53-ю улицу, чтобы следить за последними выставками.
Совершенно случайно однажды после обеда я забрел на 54-ю улицу между Пятой и Шестой авеню. Там стояло красивое здание, в котором располагался музей Уитни.
КАЖДОЕ ШОУ ОТКРЫВАЕТ ГЛАЗА
Большинство крупнейших американских художественных музеев было создано состоятельными американцами, которые передали свои произведения искусства в дар музеям, чтобы обеспечить постоянный доступ публики к своим коллекциям. MoMA был основан семьей Рокфеллеров. Национальная галерея искусств была задумана Эндрю Меллоном. Уитни не стал исключением.
Музей был основан Гертрудой Вандербильт Уитни в 1930 году, после того как ее предложение передать в дар Метрополитен-музею более пятисот работ живых американских художников было отвергнуто с презрительным комментарием: "Американское искусство не представляет большой ценности". Это был уютный музей, не обладающий ни площадью, ни посещаемостью, ни состоянием, как Метрополитен, MoMA и Гуггенхайм, но в этом и заключалось его очарование. Галереи были практически свободны, и вы могли, не отвлекаясь, изучать великолепную коллекцию работ Эдварда Хоппера, Джорджа Беллоуза, Джона Слоуна и других представителей Ашканской школы. Я чувствовал, что они говорят со мной.
В 1966 году Уитни переехал в новое здание, построенное по проекту Марселя Бройера на углу Мэдисон-авеню и 75-й улицы. Это было захватывающее время для искусства в Нью-Йорке. Недавно открылся Центр исполнительских искусств имени Линкольна, в котором выступали молодые талантливые артисты Нью-Йоркского городского балета и Нью-Йоркской городской оперы. Спектакли "Человек из Ламанчи", "Милая Чарити" и "Лев зимой" собирали множество зрителей на Бродвее. Каждую неделю шли спектакли, которые обязательно нужно посмотреть, послушать, посетить.
Казалось, что здесь происходит все, и Уитни находится в центре событий. Под руководством директора Джека Бауэра внезапно перестал быть тихим троюродным братом, а стал "плохим мальчиком" из "Большой четверки". Новаторский поворот: вместо того чтобы выделять одного художника, как многие другие музеи, их выставки посвящались различным художественным течениям того времени - магическому реализму, оп-арту, поп-арту, да что угодно.
Каждое из этих шоу стало для меня открытием.
Вскоре я присоединился к "Друзьям Уитни". Друзья платили 250 долларов в год, которые шли в фонд для приобретения работ начинающих художников. Сегодня трудно поверить в то, как мало денег было потрачено на создание коллекции, которая так высоко ценится. Фонд друзей приобрел "Маленькую большую картину" Роя Лихтенштейна за 4500 долларов, "Дверь к реке" Виллема
