на таком взводе, я почти в бешенстве, поэтому меня даже не волнует его присутствие и то, что я переодеваюсь у него на глазах, стоя в одном лифчике и трусиках. А вот Дамира, похоже, это несколько смутило, но он не отвернулся, просто помог своей челюсти вернуться на место.
— А чего мне стесняться? Я ведь сосуд! — рычу, нервно застёгивая юбку. — Теперь я понимаю, почему ни у кого не приживаются её яйцеклетки, потому что некоторым монстрам размножаться противопоказано свыше!
— С чего ты взяла, что я подкаблучник? — ах, вот что нас больше всего задело.
— Потому что настоящие джентльмены обычно не стоят замороженным столбом, когда их любимые жёны пытаются втоптать в грязь человеческое достоинство другого человека!
— Ты не права. Я знаю, как вразумить Линду, и я это сделаю, но это стоит делать не при свидетелях. Прекрати суетиться и давай поговорим! — ого, голос на меня поднял. Я, конечно, замерла, наградив его красноречивым обиженным взглядом.
— На баронессу свою стоит накричать, а не на меня! — вытрушиваю из сумки сверток с наличкой и без сожаления сую ему в руки. — Сочувствую. Но, как говорится, любовь зла!
Дамир ловко кидает свёрток на кровать, делает шаг назад и подпирает собой дверь.
— Даяна, поверь, я понимаю твои эмоции. А ещё я вижу, что за этой вспыльчивой ирландской гордостью, под этой напускной грубостью, кроется чуткое сердце…
— Тоже мне, экстрасенс, нашёлся! — перебиваю я его, — Да ты хоть на колени передо мной встать — я вот это целых девять месяцев не вынесу!
— А если я тебе пообещаю, что ты не будешь с ней слишком часто видеться? — в его взгляде появляется мольба. Он смотрит на меня так мягко, с такой надеждой, с какой обычно люди молят о прощении.
— Я не верю, что у тебя что-нибудь получится. Прости за прямоту, но мне кажется, что в вашей семье главный вовсе не ты. И дело сейчас не в деньгах, если тебе сейчас вдруг придёт мысль, что я снова набиваю себе цену! Не отойдёшь от двери — мне придётся с тобой драться! — я действительно настроена прорываться с боем.
— Начинай, — подтягивает он рукава чуть повыше и …улыбается. — Я жду, Даяна.
Почему бы и не попробовать сдвинуть с места мистера Вселенная?
Бросаюсь, как мне кажется изо всех сил, но он каким-то образом обезвредил меня в два счёта! Схватил за руки, резко развернул спиной к себе, и прижал меня так сильно, что у меня едва получается сделать вздох. А когда я попыталась ударить его каблуком, он умудрился перекрестить мои ноги с помощью своих.
— Десять лет занятий восточными единоборствами. Удобно? Постоим так немножко, хорошо? — шепчет он мне в ухо. — Сейчас гормоны осядут, пульс выровняется, и ты постараешься меня услышать.
Ох, что-то я очень сомневаюсь, что рядом с ним, когда я буквально втиснута в него, мой пульс выровняется! Ну, а когда он прижался своей щекой к моей щеке, так у меня и вовсе голова закружилась. Это от нехватки кислорода, а не потому, что… он на меня так действует. Я думала его щека из-за этой модной небритости должна быть колючей, а она мягкая. Даже щекотно. Меня пугает то, что возможно Дамир прекрасно знает, что я сейчас испытываю. Ведь красавчики в курсе, что нравятся девушкам.
— Даю слово, что Линда не будет к тебе лезть. Она слишком занята своими проектами и общественной деятельностью. Она скорее всего приставит к тебе надзирательницу, чем будет тратить на тебя своё время, — произносит он и слегка …трётся об меня своей щекой.
— А как же удовольствие унижать других? Унижать купленное тело ведь так приятно!
— Ей больше по вкусу унижать равных себе. Мне нужен этот ребёнок, Даяна. Тогда в этом браке будет хотя бы какой-то смысл.
— Может, не стоит искать смысл на пустом месте или ты её так сильно любишь?
— Всё сложно, — вздыхает он. Да уж, очень удобная и популярная фраза, объясняющая все разваливающие отношения, вселенскую печаль и тающие ледники. — Я виноват перед Линдой. И это уже не любовь, а скорее всего безысходность.
— В чём виноват?
— Сейчас я не намерен об этом говорить. Сейчас я пытаюсь убедить тебя остаться и согласиться выносить для нас ребёнка.
Мне кажется, что он немного расслабился, поэтому я снова делаю попытку освободиться, и хватка тут же усиливается. И так как мой зад прижат к его бёдрам… я чувствую…нет, не может быть, это просто бедренная кость, может у него в кармане что-то твёрдое лежит. …Твою ж мать!
— Пока будут длиться попытки оплодотворения и девять месяцев после ты не будешь ни в чём нуждаться. Ты получишь сто тысяч в начале беременности и сто тысяч после. Надеюсь, эти деньги потом помогут тебе в жизни. Выиграют обе стороны.
— Кроме ребёнка, — шепчу и умираю от желания освободиться, потому что меня нервирует его возбуждение. — Такую мать, как твоя жена, врагу не пожелаешь.
— Зато я буду любить его за двоих. Прошу. Что мне ещё тебе пообещать?
— Сейчас же меня отпустить и дать мне время подумать!
— Сколько времени? — отпуская меня, уточняет он у моего затылка.
— До вечера, — почему-то мне кажется, что если я сейчас на него взгляну, то испытаю неловкость за нас обоих.
— Я позвоню. У меня есть твой номер. Деньги возьми себе, я не приму их назад, и они ничем тебя не обязывают.
— Спасибо, — снова засовываю свёрток в сумку, потому что они мне и правда нужны по зарез.
— Ты всё равно собралась уходить?
Да, раз ты не собираешься отсюда выходить.
— Нужно решить кое-какие личные дела, — волей не волей, приходиться посмотреть, раз уж собираюсь протиснуться мимо него к двери.
— Могу подвезти.
— Слишком большая честь для меня. Пройдусь пешком. Или осчастливлю какого-нибудь таксиста своими двадцатью фунтами.
— Ты смешная и милая, — улыбается этот гад, который никак не даёт мне пройти. — На улице снова пасмурно, а ты легко одета. Не хотелось бы, чтобы всё задержалось из-за твоей простуды.
— Забота в свои ворота, — хмыкаю
