у окна. Точно так же я делал в детстве, когда меня исключили из школы и мне не в чем было учиться. На полу, на полу, у окна, делая домашнее задание по математике на маленькой деревянной доске.
Я не испытываю гордости, признавая это, но я страшно боялся возвращаться. Я боялся, что эти три месяца закончатся и придется снова идти в банк.
Вскоре три месяца истекли. Моя первая встреча была с врачом компании. Я вошла и честно рассказала ему, как мне страшно. Как я боюсь вернуться. Он посмотрел в мои глаза, кивнул и выписал мне еще три месяца.
-
К тому времени был конец мая - прекрасное время для пребывания в Токио. Многие японцы его не любят, потому что это начало сезона дождей. В городе очень быстро становится жарко, а солнце набирает палящую силу. Воздух становится невероятно влажным, и когда вы выходите на улицу, кажется, что на ваши плечи опустили горячее полотенце.
Мне понравилось. Мне действительно очень понравилось.
Японское слово "сезон дождей" - "цую", а китайские иероглифы, которыми оно обозначается, "梅雨", переводятся на английский как "сливовый дождь". Я никогда раньше не видел такого дождя в Англии; дождя, который идет как горячие сливы. Сильный, горячий дождь льется толстыми стенами, словно морские волны.
Дожди были настолько сильными, что если бы я попал под ливень на велосипеде, то промок бы насквозь за десять секунд. Я носил с собой целый комплект запасной одежды, плотно завернутый в полиэтиленовый пакет в рюкзаке, и когда я приезжал куда-нибудь, мне приходилось полностью переодеваться. Больше всего мне нравилось, когда шел дождь с очень сильным ветром: горячий дождь бил в лицо.
Когда мне написали те вторые три месяца, мне, конечно же, пришла в голову мысль: "Может быть, так будет всегда?".
Смогу ли я жить так, все дальше и дальше, сезон за сезоном, просто болея? Если бы я болел вечно, мне никогда не пришлось бы возвращаться на работу. Мир будет плыть по течению, как времена года, а я проведу всю свою жизнь под дождем.
Как это будет? Будет ли это хорошо? Хорошая ли это игра? Хорошая ли это жизнь?
Я стал еще больше ездить на велосипеде в ночное время, когда не было так ослепительно жарко. Моими любимыми местами для велопрогулок были Синдзюку и Сибуя. Эти два места были дворцами неона, который в дождь размазывался по глазам. Однажды я поехал на велосипеде в Кабукичо в Синдзюку. Там были крошечные бары с пьяными японцами - идеальное место для практики японского.
Я припарковала велосипед в южной части района, недалеко от отеля "Принц" и вдали от баров. Мне хотелось пройтись по забитым ярким неоном переулкам, потереться плечами с большим количеством одиноких мужчин.
Я пристегнул велосипед к перилам на широкой площади, выходящей к отелю. Впереди, на огромной дороге, стоят такси. Они сидят, выстроившись в три линии, и урчат. Сбоку по железнодорожному мосту проносятся зеленые поезда линии Яманотэ. Повсюду высокие здания и огромные неоновые вывески. На западе, справа от меня, когда я стою у дороги, в небе вырисовывается район небоскребов, одна черная башня, затянутая белой металлической паутиной. Через дорогу, светясь оранжевым светом, Yoshinoya выкладывает говядину на рис. Над ним сверкает и светится огромный светодиодный экран размером с пять домов . На этом экране танцует Кяри-Памю Памю, на ее голове огромный красный бант.
Горячий ветер ударил мне в лицо, когда мимо пронесся очередной поезд.
Полагаю, я должен сделать это домом.
После этого я старался делать больше. Выучить больше японского, завести друзей.
Я нашла себе прекрасного японского репетитора средних лет. Ее звали Йоко Уэно. Она носила маску на лице в любое время года: летом - от влажности, осенью - от простуды и гриппа, зимой - от сухости, а весной - от пыльцы.
Я узнал о "Разговорных кафе на английском языке", куда ходят безумцы в Токио, чтобы поговорить на иностранных языках. Вы сидите там, пьете чай и разговариваете с психами. На тот момент это было идеально для меня.
Мое любимое кафе для разговоров на английском языке находилось в Такаданобабе, студенческом районе к северу от Синдзюку. Мне нравилось наблюдать за студентами. Летом они большими группами напивались до беспамятства и носились по улицам, а потом кто-нибудь падал на пол. Когда это случалось, друзьям приходилось их поднимать, а они лежали и кричали: "Я в порядке!". Игра заключалась в том, чтобы всеми силами попытаться остаться на месте, лежать на полу. Обычно друзьям удается поднять тебя. Если нет, то ты просто спишь там всю ночь.
Мне становилось лучше. Я думал, что мне становится лучше. Но я уже пять месяцев не работал.
Чем больше времени я проводил вне офиса, тем более невозможным казалось вернуться обратно. Когда я говорил с Визардом об окончании больничного, я иногда становился немного подавленным. У меня начали появляться легкие подергивания в уголке левого глаза и легкое дрожание в руке.
Когда это случалось, Волшебница клала свою руку мне на ладонь. Она никогда не говорила о том, что она дрожит, но она говорила: "Зачем ты борешься с ними, Гэри? Тебе не нужно с ними бороться. Тебе и так досталось. Почему бы тебе просто не уйти?"
Она ошиблась. Этого никогда не бывает достаточно. И я никогда не уйду. Даже если бы это означало позволить им победить.
14
Вторые три месяца моего больничного подходили к концу, и я была уверена, что его снова продлят. Я определенно все еще был здоров и болен.
Но за неделю до того, как я должен был посетить врача, я получил письмо от Кайла Циммермана.
Кайл Циммерман был американцем и руководителем отдела кадров в токийском офисе - боссом Icicle. Он был маленьким и похожим на крысу. Это напомнило мне меня самого в тот период моей жизни. Мне казалось, что так все было более справедливо.
В его электронном письме очень подробно объяснялась юридическая формальность, касающаяся причитающихся мне денег. К письму прилагалось огромное количество бумаг, но резюме было составлено довольно четко.
Отпуск в офисе более чем на шесть месяцев означал, что деньги в полном объеме будут аннулированы.
Я бы не назвал это творческим отпуском, но, думаю, это никого не волновало.
Я зашла и поговорила с доктором. Он четко сказал: я не должна возвращаться. Я сказал ему, что это не зависит от меня. Я должен был ехать, у меня не было выбора.
Когда он заговорил
