Ознакомительная версия.
Но эта «революция» не решает основных вопросов — роста неравенства, «убывания доходности капитала», вытеснения человека и т. п. Она позволяет лишь эффективнее воздействовать на «рациональные ожидания» и максимализировать «побудительные мотивы», т. е. индивидуализировать, доводить до логического конца те принципы неоклассической экономической теории, которые были сформулированы еще в середине XIX в.
О грядущей Новой промышленной революции оповестил в 2012 г. весь мир в своей книге «Новая промышленная революция: потребители, глобализация и конец массового производства», научный редактор Financial Times П. Марш [1608]. По его мнению, благодаря техническому прогрессу, стремлению к индивидуализации товара, росту зарплат в развивающихся странах и сложности цепочек поставок, в скором времени промышленное производство вернется из-за океана в США и возродит рынок труда и всю американскую экономику.
Новая революция возможна при условии существенного снижения издержек, что достижимо только за счет перехода на новый уровень технического прогресса, где, по словам М. Шедлока, «нанять робота выгоднее, чем нанять человека » [1609] . Однако переход на новый виток технического прогресса приведет к пропорциональному воспроизводству и проблем связанных с ним, а именно к критическому снижению нормы прибыли вследствие сокращения применения рабочей силы, к новому росту безработицы, социального неравенства и т. п. В существующей экономической модели подобная промышленная революция не решает проблему, а, наоборот, до предела радикализует ее.
Идея Финансовой революции от Р. Шиллера, профессора Йельского университета, появилась в 2004 г. в его книге «Новый финансовый порядок» [1610]. Рекомендуя ее, ректор РЭШ С. Гуриев пишет, что «The New Financial Order — это целый манифест финансового развития. Шиллер — с аргументами и данными в руках — убеждает читателя в том, что именно финансы помогают и изобретению, и внедрению новых технологий, и диверсикации рисков, и борьбе с бедностью» [1611].
Р. Шиллер предлагает расширить хеджирование рисков на доходы от средств к существованию, таких как ценность образования, работы, домов, социального положения, обеспечения и т. п., и на их базе сделать новый глобальный рынок для торговли рисками. Ведь рынки могут распределять их бесконечно и безопасно. Однако крах рынка недвижимости 2008 г. подверг сомнению последнее утверждение, и проект финансовой революции на Западе умер сам собой.
Кризис экономической науки привел ведущих экономистов к необходимости возвращения к ее основам. На этот феномен обращают внимание Д. Хэкер и П. Пирсон в своей рецензии на книги П. Кругмана «Немедленно покончить с этой депрессией» и Д. Стиглица «Цена неравенства»: «Самая поразительная особенность этих двух книг лауреатов Нобелевской премии состоит в том, что особый упор в них делается на политику. Экономисты традиционно настаивали на главенстве экономических факторов… И лишь в последние годы произошел разворот в сторону политики, объясняющий конкретные экономические проблемы Америки. Такая переориентация возвращает экономику обратно к ее истокам, и она вновь превращается в науку под названием политическая экономия » [1612].
…
Призывая к возвращению к политэкономии, П. Кругман отмечает: «мы не пользуемся имеющимися у нас знаниями, потому что слишком большое количество важных людей — политиков, общественных деятелей, а также широкие массы пишущей и говорящей братии, определяющие традиционный образ мыслей и общепринятую точку зрения — по самым разным причинам предпочитают забыть уроки истории и выводы экономического анализа нескольких поколений. И на смену этих потом и кровью полученным знаниям приходят удобные с идеологической и политической точки зрения предрассудки» [1613].
Бывший главный экономист МВФ С. Джонсон вместе Д. Кваком в своей книге под названием «13 банков…», посвященной кризису 2008 г. в поисках его причин, также делают разворот в сторону политэкономии [1614]. И это возвращение не случайно, поскольку именно политэкономия предлагает системный анализ существующих проблем. С еще большей убедительностью доказывая необходимость обращения к политэкономии, директор аналитического центра Stratfor Дж. Фридман отмечает, «поскольку политика и экономика неразделимы, математика никогда не сможет стать столь мощной прорицательницей, как может показаться… Экономисты с финансистами сосредоточились на цифрах вместо анализа политических последствий этих цифр…». Дж. Фридман призывает вернуться к политэкономии Адама Смита и Давида Рикардо, от которой в 1880-х годах отказались «сторонники школы маржинализма, которые попытались математизировать экономику и освободить ее от политики, сделав отдельной дисциплиной в обществоведении» [1615].
«Мир не является непредсказуемым», — восклицает Дж. Фридман [1616]. И это действительно так, но проблема в том, что за последнее стоетие политэкономия стала, по сути, запрещенной наукой. На смену политэкономии пришла теория «рациональных ожиданий», задача которой свелась к поиску вариантов максимализации позитивных «побудительных мотивов». Она безусловно сыграла свою прогрессивную роль в развитии общества, однако сознательное пренебрежение и даже отрицание политэкономии привело к тому, что человечество оказалось не готово к происходящим изменениям.
К началу XXI в. человечество зашло в тупик развития, о приближении к которому свидетельствует набирающий силу глобальный кризис, грозящий стать последним для современной цивилизации. Если существующие тенденции сохранятся, то человечество ожидает экспоненциальный спад, который, начавшись незаметно, быстро перейдет в фазу обвального падения. Катастрофические изменения могут произойти за время жизни всего одного поколения. Человечество опуститься до уровня средневековья и пойдет по пути дальнейшего медленного затухания. Подобные предчувствия охватывают сегодня ведущих экономистов планеты, например, П. Кругман утверждает: «Мы находимся на грани огромной неизбежной катастрофы» [1617], по словам Д. Сакса: «Грозящая нам опасность беспрецедентна, и человеческие знания, ценности и общественные институты не адекватны этой опасности… Пока человечество отвечает на эту угрозу крайне невнятно, абсурдно и настолько близоруко, что возникает впечатление, будто человечество стремится к смерти » [1618].
Ознакомительная версия.
