планировщики сбрасывали со счетов любую угрозу со стороны подводных лодок, потому что «американцы по своей природе не приспособлены к физическому и умственному напряжению подводной войны».
Американская армия, стоявшая гарнизонами в Азии, тоже не пользовалась хорошей репутацией. Это была «старая армия», в которой были пони для игры в поло, долгие игры в гольф, дешевая домашняя прислуга, мелкое соперничество и интрижки в армейско-морском клубе. Джеймс Джонс в эпическом романе «Отсюда в вечность» описывает эту застойную среду. Во время вторжения на Филиппины американская армия оказалась несопоставима с закаленными в боях, хорошо обученными японцами. Американский командующий, генерал Дуглас Макартур, был красивым, властным мужчиной (вы могли бы называть его Мак – на свой страх и риск), и он тщательно создавал себе образ Великого Американского Героя.
Другие смотрели на вещи иначе. Гарри Трумэн, который, как мы увидим позже, не был поклонником Макартура, говорил: «Вокруг него никогда не было никого, кто мог бы его окоротить. В его штате не было никого, кто бы не целовал бы его в… Он просто не подпускал к себе никого, кто не целовал бы его задницу». Дуайт Эйзенхауэр комментировал: «Я учился у него драматическому искусству в течение пяти лет в Вашингтоне и четыре года на Филиппинах».
Макартур мог быть способным и вдохновляющим лидером. Он, конечно, не испытывал недостатка в высокомерии, когда утверждал, что является «величайшим военным умом, который когда-либо жил на свете», и он был смелым тактиком, как он позже доказал в неустанном, стремительном продвижении по островам, чтобы отомстить за поражение на Филиппинах, а затем при Инчхоне в Корее. Однако он также был напыщенным, тщеславным и любил производить впечатление – он всегда носил с собой седло для верховой езды. Он закончил Вест-Пойнт первым в своем классе, несмотря на неловкость из-за того, что его мать переехала в отель рядом с Вест-Пойнтом, чтобы вмешиваться в его жизнь. Его отец был генералом и героем Гражданской войны, награжденным Медалью Почета. Макартур был дважды награжден за героизм в Первой мировой войне, а к концу войны он командовал дивизией. Всегда политически прозорливый и чрезвычайно амбициозный, он быстро поднялся по карьерной лестнице в послевоенной армии.
Посланный на Филиппины, он действовал в Маниле фактически на правах императора. В начале 1941 года он пообещал Вашингтону, что сможет защитить Филиппины с помощью огромной армии, состоящей в основном из местных жителей. Его хвастовство было довольно странным. Филиппинские солдаты шли в бой с винтовками времен Первой мировой войны, из которых они раньше никогда не стреляли, и с жалким снаряжением. Фактически, у многих из них не было ни касок, ни обуви. «Эти парни едва знают, как отдавать честь, не говоря уже о том, чтобы стрелять», – с отвращением заметил один американский сержант.
Приказы Макартура своим войскам при отходе через Батаан к Коррегидору были в лучшем случае невыполнимыми, а в худшем – самоубийственными. «Блиндаж Даг», – так называли его морские пехотинцы, которым приходилось копать эти блиндажи каждый раз, когда он приезжал на передовую. В первые несколько дней войны его заносчивый и властный начальник штаба перекрыл к штабу доступ, и в результате военно-воздушные силы не были ни приведены в боевую готовность, ни рассредоточены даже после атаки на Перл-Харбор. Вместо этого, в то самое время, когда японский флот вторжения приближался, самолеты были самым легкомысленным образом припаркованы на взлетно-посадочной полосе крыло к крылу, и были с легкостью уничтожены японцами через 24 часа после нападения на Перл-Харбор.
В 1941 году филиппинское правительство предложило Макартуру звание фельдмаршала и жезл из чистого золота, и он, вопреки всем правилам, согласился. Еще более удивительно, что в 1942 году, когда он бежал с Батаана в Австралию, он принял крупную сумму денег от филиппинского правительства, что было практически взяткой. После того как он бежал в Австралию, Рузвельт, чувствуя, что Соединенным Штатам нужен герой, бездушно наградил Макартура медалью Почета, поразив и разозлив этим офицеров и людей, оставленных им в кровавых пещерах и скалах Коррегидора, которые понимали, что он просто бросил их. Великолепное исследование характера этого сложного человека читайте в историческом романе Джеймса Уэбба «Генерал императора».
Вера Черчилля в американское вмешательство
После Перл-Харбора и других катастроф на Тихом океане, американская пресса начала распространять истории о некомпетентности военных в Тихоокеанском регионе и о неудачах в организации военного производства на родине. Эпитет «красная лента» был придуман для обозначения запутанных процедур бюрократической волокиты. Черчилль, однако, всегда верил, что Соединенные Штаты станут всепобеждающей боевой силой, когда они наконец пробудятся. В начале 1940-х годов он был гораздо более высокого мнения о возможностях Соединенных Штатов, чем многие другие люди, но, как он писал в книге «Поворот судьбы» [11]:
«Глупые люди – а их было много, и не только во вражеских странах – могли не брать в расчет силу Соединенных Штатов. Одни говорили, что американцы бесхребетные, другие – что они никогда не будут едины. Что они будут валять дурака на безопасном расстоянии. Что они никогда не придут к согласию. Что они никогда не смогут выдержать кровопролития. Что их демократия и система периодических выборов парализует их военные усилия. Что они – просто мутное пятно на горизонте для друзей и для врагов. Но теперь мы должны увидеть слабость этого многочисленного, но далекого, богатого и болтливого народа».
Интересно было бы поразмышлять, кто же были те американцы, от которых уши Черчилля свернулись в трубочку настолько, что он назвал нас «болтливым народом». В любом случае, хотя на протяжении всей своей великой шеститомной истории Второй мировой войны Черчилль и сохраняет жесткую выдержку, но он тоже был подвержен приступам уныния. Однажды он описал свои приступы, как визиты депрессивного «черного пса», который всю жизнь периодически преследовал его. Это огромное, волосатое, дурно пахнущее существо внезапно появлялось и тяжело садилось ему на грудь, придавливая его затхлым, больным собачьим дыханием.
Джон Колвилл, личный секретарь Черчилля, в книге «Грани власти: 10 дневников с Даунинг-стрит» рассказывает о случаях, происходивших в 1940 и 1941 годах, когда премьер-министр бывал подавленным, удрученным и раздражительным. В январе 1942 года Черчилль жаловался, что «нам на Британских островах казалось, что все становится хуже и хуже». Он прошел через вотум доверия в Палате общин, и, хотя он и победил, ему пришлось пережить унизительные моменты в парламенте, которые явно действовали ему на нервы. В 1942 году он говорил о «безжалостном потоке поражений и разрушений, который властвовал над нашими судьбами». Он часто ругал своих военачальников за некомпетентность и чрезмерную осторожность. 31 января 1942 года генерал, командующий Британским корпусом в пустыне, послал ему невероятное сообщение: «Я с неохотой вынужден сделать вывод, что для того, чтобы встретить немецкие
