На родителя категорически нельзя злиться. Нужно терпеть и сочувствовать. На этом этапе большой риск ухода парентифицированого ребенка из терапии. Ведь если ребенок справляется со своим сопротивлением, то он переходит на следующую стадию – он начинает видеть РЕАЛЬНОСТЬ. Ему становится очень жалко себя маленького, да и взрослого тоже. Он начинает злиться на родителя, который своим страданием причинил так много страданий ему. На этой стадии у ребенка как будто открываются шлюзы, которые годами сдерживали накопившуюся злость и ненависть. В отношениях между ребенком и родителем начинает нарастать напряжение. Ребенок начинает конфронтировать с родителем. Сначала пассивно, потом активно. Родитель к этому оказывается совершенно не готов. И ребенок из спасателя становится для родителя агрессором, тем, кто причиняет боль. Если родитель знает о том, что ребенок находится в психотерапии, то часто можно услышать следующее:
• «Твой психолог – шарлатан, ему только твои деньги нужны»;
• «Твой психолог настраивает тебя против меня, он разрушает наши отношения, у нас же все было так хорошо!»;
• «Дай мне контакт твоего психолога, я расскажу ему, как все было на самом деле»;
• «Не выноси сор из избы!»;
• «Не майся дурью, лучше делом займись»;
• «Что ты такая нервная после своего психолога?! Сразу видно, что он тебе не помогает!»;
• «Твой психолог совсем тебе мозги запудрил!»;
• «Зачем тебе туда ходить? Ты что, не справляешься?»;
• «Зачем тебе психолог? У тебя есть я. Мне ты можешь все рассказать»;
• «Чушью занимаешься! Лучше бы детьми занялась / в квартире убрала / мужу ужин приготовила»;
• «Сколько можно мусолить прошлое?»
Бывают ситуации, когда родитель находит контакт психолога и начинает ему угрожать, писать оскорбления, обвинять в том, что он «испортил его ребенка», угрожать заявлением в полицию.
Родитель может начать болеть, еще больше страдать, пытаясь вернуть ребенка обратно, действуя самым привычным для себя способом – внушая чувство вины.
Мама развелась с мужем (моим отцом) лет 10 назад. До сих пор страдает и рассказывает, какой он козел, жалеет себя и вспоминает истории, когда ей было плохо. Как себя чувствую я? Как будто я – мать, а она – ребенок. Но я ей сказала, чтобы она шла в терапию. Чтобы на меня все не выливала. Я не должна это слушать. Она обиделась, не разговаривала со мной. Потом снова пыталась рассказывать, я снова притормозила. Периодически она пытается прорваться.
Женя, 35 лет
Ребенок при этом может застрять на стадии злости. Он как бы проскакивает через такие чувства, как боль, грусть, сожаление. Своей злостью пытается изменить родителя, добрать от него то, что было недополучено в детстве. Нередко можно видеть, что такие скандалы превращаются в сценарии. В сценарии нет вариантов развития событий, там все предсказуемо и отрепетировано.
Пример сценария:
– Куда ты идешь? – спрашивает мать взрослую дочь.
– Я иду в кафе на встречу с подругой (с раздражением, что мать, по ее мнению, контролирует ее).
– Во сколько ты вернешься? Где находится кафе? – продолжает спрашивать мать.
– Не знаю. Может, в 10, может, позже, – с нарастающим раздражением отвечает дочь.
– Матери уже спросить ничего нельзя. Постоянно раздражаешься.
– Отстань от меня! Что ты меня вечно контролируешь?! Сколько можно?! Я устала! – кричит дочь.
– Я же переживаю за тебя. Я вся на нервах, – мать хватается за сердце, начинает измерять давление, в квартире запах корвалола.
Дочь уходит, хлопнув дверью. Чувствует вину за свою несдержанность.
Ребенок может при этом жить с родителем вместе, а может и не жить. Это не имеет никакого значения. Есть же сотовая связь.
Попытки изменить родителя и, как следствие, получить от него то, что было недополучено в детстве, могут выглядеть как:
– Я все время пытаюсь объяснить маме, чтобы она так не делала.
– Я все время пытаюсь доказать маме, что я уже самостоятельная.
– Я ору на маму, когда ее вопросов становится слишком много.
При этом ребенок действительно застревает. Он не может двигаться дальше. Он похож на теленка, который привязан веревкой к столбу, и траектория его движения возможна только на расстояние, которое позволяет эта веревка.
Психологи называют процесс отделения ребенка от своего родителя сепарацией. Сепарация похожа на роды – ребенок отделяется от тела матери, перерезается пуповина. Психологическая сепарация – это когда ребенок может жить свою жизнь, опираясь на себя, а не на одобрение/неодобрение своих родителей. Он может сам о себе позаботиться, в том числе финансово. Он имеет свое представление о мире, а не руководствуется теми убеждениями, которые достались ему от родителей. Сепарироваться от мазохистических родителей сложно. Сначала можно застрять на стадии симбиоза, а потом на стадии конфронтации.
Для того чтобы процесс сепарации произошел, ребенку важно проработать собственный мазохизм и садизм. Важно познакомиться со своими чувствами и научиться их проживать разными способами.
Процесс сепарации завершается, когда вы принимаете своего родителя таким, какой он есть, без попыток его изменить или переделать. Например, вы принимаете, что ваш родитель выбирает страдать, и вам ничего с этим не сделать. Это его право и выбор. А ваша задача – жить свою жизнь вне зависимости от выбора вашего родителя.
Моя мама – явный мазохист. Ее родная мать отдала своей родственнице, потому что у той не было детей. Но та женщина оказалась очень жестокой и деспотичной. Мама страдала в детстве. Выросла. Вышла замуж за моего отца, который пил и бил ее. И мы (дети) всегда наблюдали это. И всегда было очень жаль ее. Я мечтала, чтобы они развелись, но мама привыкла страдать. Раньше я чувствовала желание спасти ее, помочь ей. Сейчас у меня своя семья, а мама продолжает страдать. Каждое ее высказывание пропитано страданием, и я чувствую раздражение. Сейчас отец ее не бьет. Но теперь они пьют вместе. Мне очень жаль, но я приняла свое бессилие. Не без помощи терапии.
Аюна, 35 лет
В книге Ирины Млодик «Девочка на шаре», а точнее, в ее художественном произведении из этой книги, есть очень важный диалог между Ариной, от лица которой идет повествование, и врачом Каменицким:
– Но ведь вы явно помогаете таким детям, и не только как врач. Вы чем-то очень поддержали его после смерти бабушки. И он принял вашу помощь. Что вы сделали?
– Ничего. Я просто был рядом. Приходил каждый день после работы, уставший и голодный, а он просиживал весь день у окна: ни читать не мог, ни делать ничего не хотел. Инга слегла в больницу в предынфарктном состоянии. А он врубит Бетховена или Скрябина (я не очень-то в музыке разбираюсь)
