вашем произведении много нового и хорошего. Вот только жаль, что хорошее в нем не ново, а новое не хорошо.
Молодой князь Иван Куракин, кичившийся своим знатным происхождением, с надменным тоном обратился к Ломоносову:
— Я — Рюрикович. А вот ты, Михайло, сын Василия, что можешь сказать о древности своего рода?
— Увы, ничего. Все записи нашего рода пропали во время великого потопа, — смиренно ответил ученый.
Дворцовый священник, заканчивая проповедь, произнес:
— Мы все умрем, братья.
Заметив входящего Людовика XIV, уточнил:
— Мы почти все умрем, братья.
Людовика XIV, после окончания весьма продолжительной аудиенции, которую он дал изобретателю г-ну Гийотену, спросили о причинах столь продолжительной аудиенции:
— От изобретения этого господина можно потерять голову, — объяснил король.
До Массне дошел слух, что композитор Рейсе, которого Массне в своих отзывах превозносил, взаимностью ему не платил.
— Ни один из нас не говорит то, что думает, — резюмировал Массне.
Участвуя в дискуссии о том, кто более повлиял на ход истории: Цезарь или Наполеон, Андре Моруа заявил:
— С тех пор, как существует цивилизация, никто так не изменил ход истории, как историки.
Осаждаемый кредиторами, умирающий Нарышкин произнес:
— Первый раз я отдаю долг … природе.
Когда Наполеон принимал парад в Тюильри, у него ветром сдуло шляпу. Расторопный солдат поддел ее штыком и протянул императору.
— Благодарю, капитан! — расщедрился Наполеон.
— Какого полка? — не растерялся бравый воин.
— Гвардии, — усмехнулся император.
Александр Македонский решил одарить Фокиона, слывшего самым честным и бескорыстным человеком, 100 талантами. Фокион вернул этот щедрый дар со словами:
— Для меня важнее быть, чем слыть честным и бескорыстным.
Однажды Черчилль, державший речь в парламенте, был прерван возгласом Кэнси Астор — первой женщины, избранной от лейбористов в Британский парламент и о внешности которой нельзя было сказать ничего лестного:
— Если бы я была вашей женой, то подлила бы вам в утренний кофе яд!
— Если бы я был вашим мужем, то выпил бы этот кофе, — парировал оратор.
На похвальбу миллионерши о том, что ее музыкальное образование обошлось ее родителям в полмиллиона, Бернард Шоу заметил:
— Просто удивительно, как мало человек получает за свои деньги.
На вопрос: «В чем заключается правда жизни?» Бернард Шоу ответил:
— В том, что часто приходится лгать.
Древняя эпитафия:
Здесь лежу я, никиец Филистион, умеривший смехом заслуживающую горьких слез людскую жизнь. Я — грустные останки жизненной комедии каждого. Не раз случалось мне играть роль умершего, но никогда так мастерски.
Сравнивая Гомера и Вергилия, Дасье подытожил:
— Гомер прекраснее Вергилия тысячью годами.
Появившийся у Вольтера господин отрекомендовался членом Шалонской академии.
— А вы знаете, — продолжил посетитель, — что Шалонская академия — дочь Парижской академии?
— О, да! И притом примернейшая дочь, потому что еще не подавала повода, чтобы о ней заговорили, — ответил Вольтер.
Недоброжелатели Вольтера распространили слух, о том, что трагедия «Альзира» написана не им. Один из почитателей Вольтера отреагировал на это так:
— Я очень желал бы, чтобы так оно и было на самом деле. Тогда у нас было бы одним великим поэтом больше.
Афинского стратига Ификрата спросили:
— Кто ты: конник, латник, лучник?
— Отнюдь, но умею всеми ими распоряжаться, — ответил военачальник.
Когда Александру Македонскому сообщили, что о нем в народе говорят дурно, то услышали в ответ:
— Такова участь царей — делать хорошее, а слышать дурное.
Архилай на вопрос болтливого цирюльника о том, как его подстричь, ответил:
— Молча.
Когда Бисмарка спросили:
— Можно ли построить социализм в отдельно взятой стране?
Тот ответил:
— Социализм в отдельно взятой стране построить можно, но для этого нужно выбрать страну, которую не жалко.
Одна из почитательниц Марка Твена, очень непритязательной внешности, рассыпавшаяся в комплиментах по поводу его таланта, услышала в ответ:
— Я, к сожалению, не могу вам ответить взаимностью.
— А вы, как и я, солгите, — предложила дама.
У Вольтера спросили:
— Где бы вы хотели оказаться после смерти: в раю или в аду?
— В раю лучше климат, но в аду приятней компания, — ответил Вольтер.
Алексею Орлову, физически устранившему Петра III, был задан вопрос, когда он пребывал в Берлине:
— Какой образ правления в России?
— Самодержавие, ограниченное цареубийством, — ответил граф.
Фредерик Лоу, автор мюзикла «Моя прекрасная леди» однажды признался:
— Я не люблю свою музыку, но что значит мое мнение по сравнению с мнением миллионов.
Конструктор ракет Вернер фон Браун отзывался о своих исследованиях так:
— Фундаментальные исследования — это то, чем я занимаюсь, когда я понятия не имею, чем я занимаюсь.
Узнав о смерти своего знакомого, Вольтер сказал:
— Он был великим патриотом, гуманным человеком, преданным другом, если, конечно, это правда, что он умер.
Рональд Рейган спросил хирургов, готовившихся его оперировать:
— Надеюсь, вы все республиканцы?
Оноре Мирабо предупреждал своих единомышленников:
— Робеспьер опасный человек, ибо он действительно верит в то, что говорит.
После провала премьеры своей комедии «Веер леди Уиндермир», Оскар Уайльд заметил:
— Пьеса имела большой успех, но публика провалилась.
Молодой физик заявил Эрнесту Розерфорду:
— Я работаю с утра и до вечера.
— А когда же вы думаете? — услышал он в ответ.
